– Твой младший брат талантлив, – отмечаю я, поворачивая рисунок, чтобы понять, где у хаоса верх и низ. Потом убираю его и смотрю на остальные рисунки. На все, пока Харпер просто сидит и ждет. – Ты чертовски талантлива, – наконец говорю я, причем это даже вполовину не описывает, насколько я поражен ее работами. То, что она обладает уникальным талантом, мне уже доказали каракули на обрывках листов. Но эти рисунки показывают, насколько она хороша на самом деле. И сегодня Харпер рисует намного лучше, чем пять лет назад.
– Наверное. Но я рисую только для себя.
Она не должна. Всему миру нужно увидеть, что она может сделать небольшим количеством угля и чистой бумагой. Я поднимаю рисунок засохшего дерева, рассматриваю его и, наконец, сравниваю с татуировкой на предплечье. Контур почти совпадает. Как будто она уже знала меня, когда рисовала это. В то время я еще жил в Нью-Йорке, а она ходила в старшую школу.
– Бен любит голубой цвет, – вдруг говорит Харпер, поднимая один из листков. Это первый раз, когда она рассказывает что-то о своей семье. – Видишь, что у него есть определенная слабость к этому цвету, – улыбаясь, продолжает она, потому что все его рисунки выполнены в основном в голубом и синем цветах. Некоторые из них состоят из различных градаций оттенка. Другие красочно наслоены, но их основной тон также синий. Харпер кивает. – Иногда он сильно зацикливается на вещах, – кажется она хочет что-то еще сказать, но затем замолкает и берет в руки комикс. – Я не знала, что мама привезла сюда папины комиксы. Я думала, она отдала их, – она поднимает древний выпуск «Сорвиголовы», открывает защитную обложку, в которую он вложен, и перелистывает страницы. – Папа любил эти штуки и всегда читал мне их, когда была его очередь рассказывать истории на ночь. Даже когда я стала взрослой, – она водит кончиками пальцев по страницам и смахивает слезу, прежде чем та падает на бумагу.
– Харпс? – мягко произношу я и беру ее за руку. Она позволяет этому произойти. – Что случилось?
Она вытирает слезы с глаз и качает головой.
– Мне совсем не хочется плакать. Это совершенно глупо. Вот почему мы не приезжали сюда.
– Все нормально, – в конце концов именно поэтому я здесь. Чтобы узнать все о Харпер. Я провожу большим пальцем по ее щеке и вытираю одинокий след от слезинки. – Это нормально плакать при воспоминании о Бене Аффлеке в роли Сорвиголовы, но причина не в этом, не так ли?
Она качает головой.
– Я здесь, Харпс. Я хочу быть здесь. Так что поговори со мной, – я остаюсь на месте и жду, преодолеет ли она наконец оставшееся расстояние между нами.