После того как мы с Эштоном ночью занялись любовью, я, уставшая, уснула в его объятиях и до сих пор спала как убитая.
Солнце согревает мое тело. Эштон больше не лежит рядом со мной. Он, должно быть, уже встал. Вздохнув, я поднимаюсь и осматриваю хижину. Никаких следов Эштона. Я оборачиваю простыню вокруг тела и прохожу через гостиную. Сзади есть вторая дверь, которая ведет на веранду с неповторимым видом на озеро. Она приоткрыта, и я осторожно толкаю ее. Эштон стоит ко мне спиной на великолепном фоне. Горы отражаются в зеркально гладкой поверхности озера и обрамлены насыщенной зеленью деревьев. Услышав звук моих шагов, Эштон, улыбаясь, оборачивается.
– Доброе утро, – он целует меня и протягивает полупустую кружку с кофе. – Ты хорошо спала?
Я киваю и делаю глоток. Обожаю бодрость, которую дарит крепкий кофе. Тем не менее, сделав еще два глотка, я возвращаю кружку.
Эштон махает рукой.
– Допивай, если хочешь. Это уже третья за утро.
Как давно он проснулся? Я осматриваю его. Он выглядит уставшим. Как будто вообще не спал.
– Все нормально?
Он кивает.
– Что думаешь насчет завтрака на берегу?
– Звучит соблазнительно, – я прижимаюсь к нему, запускаю руку под рубашку и поглаживаю Эштона по спине. – Но у нас нет ничего из еды.
– Я все купил, – коротко отвечает он, подтверждая мое предположение о том, что он не сомкнул глаз, после того как разбудил меня посреди ночи. – Свежие булочки, пончики и фрукты, – ухмыляется он. – Чтобы сохранить видимость правильного питания.
Я смеюсь и отхожу от него.
– Звучит сказочно. Я практически умираю с голоду.
– Еще минутку, – задерживает Эштон. Он берет меня за руку. – Я бы хотел перед этим еще кое-что тебе показать, – он ведет меня к расположенному рядом сараю, который по размеру напоминает нашу хижину. Папа всегда хранил в нем садовую мебель и инструменты. Гриль и игрушки Бена. Что там забыл Эштон?
– Закрой глаза, – он кладет одну руку мне на глаза, а другой открывает ворота. Затем подталкивает меня своим телом в душный сарай.
– Эш, что это? – я неуверенно смеюсь, когда он внезапно останавливается и убирает руку. Моргая, я открываю глаза. Мой взгляд падает на старый мольберт, который раньше принадлежал маме. Всякий раз, когда мы были здесь, папа разрешал мне рисовать на нем. Я делаю шаг вперед и позволяю рукам медленно скользить по дереву. Эштон почистил его. В отличие от всего остального хлама в сарае, он не пыльный и не увешан паутиной. Мольберт выглядит как новый, будто я не вычеркнула его из своей памяти на пять лет.
– Что скажешь?