– Это не шахматы, – напоминает она мне. Я смотрю на игровую доску в течение некоторого времени, не двигая ни одну из своих фишек. «Приятель, не сердись». Ненавижу эту игру. Всегда ненавидел.
Я делаю глубокий вдох. И снова выдыхаю, но не ставлю свою фишку.
– Честно говоря, у меня нет никакого желания играть.
Эмма кивает и отодвигает игру в сторону, чтобы сесть рядом. Странно, сколько сил ей стоит преодолеть эти несколько сантиметров. Ее дыхание учащается. Я пододвигаюсь к ней и сжимаю в объятиях.
– У меня мало времени, – вдруг бормочет она в мою кофту.
Не хочу слышать, что она умирает, но знаю, что я единственный, кто вообще слушает Эмму на эту тему. Кто не прячет факты за ложными надеждами. Так что теперь время пришло. Мы ведем разговор, которого я избегаю уже много лет.
– Ты боишься?
Она кивает.
– Но не смерти.
Она тихо смеется, и я удивляюсь, как она может быть такой чертовски сильной, когда у меня по щекам бегут слезы.
– Я боюсь, что мама не справится с этим. Все эти годы она находилась только рядом со мной. Иногда мне кажется, что она даже не знает, как правильно жить, – ее голос становится все тише. – И папа. Он не такой сильный, каким кажется. Они оба пропадут, когда я уйду…
– Глупости. Они справятся, – я лгу. Эмма знает это. Я знаю это. Наша семья разбита. Настолько, насколько это возможно. Нас удерживала вместе только жизнь Эммы.
– И я боюсь за тебя. В конце концов ты мой маленький братец.
Я вытираю слезы и даю ей легкий подзатыльник.
– Я все еще старше тебя, – напоминаю я ей.
– Возможно, на бумаге, – она проводит рукой по моим волосам. – Но это не так, иначе ты бы давно уже был в Лос-Анджелесе, а не сидел здесь со мной и вел удручающие разговоры, – она смеется, но я отказываюсь делать то же самое. – Пообещай мне, что ты исполнишь свои мечты и увидишь мою смерть как возможность начать что-то новое.
Ее смерть. Все во мне сопротивляется этому, и в то же время я жажду именно этого. Жизнь без рака Эммы, без больниц и запаха антисептика, который принадлежит Эмме, как и ее смех.
– Мы достаточно думали о смерти. Мы все, – она кивает и заставляет меня посмотреть на себя. – Влюбись до беспамятства. Танцуй для меня на рассвете. Пой пьяным под дождем. Беги наперегонки с дельфинами по пляжам Лос-Анджелеса! И прости маму и папу! Они любят тебя, даже если им трудно показать это.
– С Лос-Анджелесом покончено, – говорю я, но мой голос дрожит, проглатывая легкость, которую я на самом деле хотел вложить в слова.
– Если ты еще раз так скажешь, я убью тебя, и тебе придется терпеть меня целую вечность, – она смыкает руки вокруг моей шеи. Не прикладывая силы. Тем не менее, я делаю ей одолжение и притворяюсь мертвым. Сестра отстраняется от меня и снова становится серьезной. – Я не уйду, пока ты не пообещаешь мне жить, Эш. Ты слышишь? – она опускает взгляд. – И это все, чего я еще хочу. Иди. Потому что мне больно. И я так бесконечно устала.