Вскочив на ноги, Легран сжал кулаки. Нет, так не пойдет. Он не ребенок и вполне может отвечать за сделанное самостоятельно. Кивнув сам себе, он принялся убирать беспорядок. Те вещи, что не подлежали ремонту, он складывал у двери, намереваясь после выбросить, остальное аккуратно ставил на место, предварительно убедившись в целости. Уборка заняла больше времени, чем погром, но Эруард с удовлетворением осознал, что она помогла ему усмирить остатки ярости.
Вернувшись к креслу, он снова сел и на этот раз задумался о прошедшей ссоре серьезно. Больше всего волновали две вещи: его желание оградить баронессу от проблем и, конечно же, незапланированный поцелуй.
Он не мог вспомнить, когда в последний раз целовал кого-то по желанию, а не из-за потребности сбросить напряжение. Наверное, это было еще во времена юности, когда он был еще горяч и полон всяческих надежд.
Если говорить честно, то в этот раз он не помнил, что хотел именно поцеловать. Ему просто требовалось немедленно заткнуть чем-нибудь рот баронессе. Ее слова были правдивы, и он понимал это, но, кроме этого, он осознавал, что для нее будет опасно идти против всего общества. Хотелось донести это до нее.
А еще Легран хорошо понимал, что Висконсии было плевать на высший свет. И это его почему-то злило. Он никак не мог найти причину этих чувств, ведь он и сам видел, что ей действительно лучше держаться от аристократов подальше.
Тряхнув головой, Эруард снова сосредоточился на внезапном даже для него самого поцелуе. Он прекрасно помнил притягательную мягкость ее губ.
Стоило воскресить в памяти ощущения, как внутри начал разгораться хорошо знакомый жар. Самое интересное, что возбуждение было вызвано не ощущениями от поцелуя, а осознанием того, кого именно он поцеловал. Было что-то восхитительное в том, чтобы прикоснуться таким способом к этой невыносимой женщине.
Ему хотелось, чтобы она услышала, приняла его доводы, сделала так, как он говорит. Но в то же время он находил ее личность и непокорность просто головокружительной.
Конечно, среди леди в замке короля хватало тех, кто пытался продемонстрировать независимость и гордость, но Легран всегда знал, что подобное поведение всего лишь игра, которая должна увлечь в сети тех, кому не по нраву образ полной покорности. Висконсия не играла. Она действительно была изумительно непреклонной и свободной. Это будило в нем что-то совершенно незнакомое.