— Ни его, ни помощников, говорю вам никого! Вы, я думаю, понимаете, что Кристина Даэ не могла сама себя похитить, у нее должны были быть сообщники в театре. Все это было заранее обдумано… Где же директора? Я не велел никого не впускать в «центральное освещение» и поставил туда для охраны пожарного. Хорошо распорядился? а?
— Да, да очень хорошо… Подождем комиссара полиции.
Режиссер отошел, про себя посылая тысячи самых отборных ругательств по адресу этих «мокрых куриц», которые вместо того, чтобы сразу принять энергичные меры, беседуют себе преспокойно, как будто ничего и не случилось. Но он ошибался. Ни Габриэль, ни Мерсье не были спокойны. Но что они могли поделать, если им было строго-настрого приказано ни в каком случае не беспокоить директоров. Реми попробовал ослушаться, но из этого ничего не вышло.
— Вот он, кстати, возвращается. Какое у него испуганное лицо!
— Ну, что же сказали вы им? — спрашивает Мерсье.
— Моншармэн, в конце концов, открыл мне дверь, — отвечает Реми. — Он был как сумасшедший, я думал, что он меня ударит. И прежде, чем я успел что-нибудь сказать, он закричал: «Есть у вас французская булавка»? — «Нет!» — «Тогда оставьте меня в покое»! Я хочу ему объяснить, что случилось… Но он не слушает и продолжает требовать французскую булавку до тех пор, пока его дикие вопли не услышал конторщик и не принес ему желаемую булавку. Получив ее, он захлопывает дверь перед самым моим носом и я с тем пришел, с тем и остался.
— И вы не успели сказать, что Кристина Даэ…
— Хотел бы я вас посмотреть на моем месте. Для него ничего на свете не существовало, кроме его булавки. Если бы он ее во время не получил, с ним бы, пожалуй, сделался апоплексический удар. Все это более чем странно, можно подумать, что наши директора сошли сума. Мне это уже надоело. Я не привык, чтобы со мной так обращались, — добавил он недовольным тоном.
— Это опять проделки призрака Парижской Оперы, — чуть слышно сказал Габриэль.
Мерсье тяжело вздохнул, хотел было что-то добавить, но взглянув на Габриэля, который приложил палец к губам, решил на этот раз промолчать. Между тем время шло, а директора все не выходили к публике. Наконец Мерсье не выдержал:
— Я сам сейчас пойду за ними.
Габриэль попытался его остановить:
— Погоди, насколько это будет удобно, Мерсье? — сказал он озабочено. — Если они заперлись у себя в кабинете, очевидно, так и надо. От призрака ведь всего можно ожидать.
Но Мерсье абсолютно не смутился.
— Тем хуже для призрака! Я все-таки пойду. Я всегда говорил, что давно надо было заявить полиции, — с этими словами управляющий театром удалился.