Вы, оставившие дом,
Вы — птенцы, вы — сыновья,
Через грохот, через гром
Песня к вам летит моя.
Если в поле вспыхнет свет,
Обернитесь на закат;
Это мама шлет привет,
К вам мечты мои спешат.
Вам легко, и мне легко,
С вами я — сто раз на дню.
И сыночка своего
Я от пули заслоню.
...Но, раненные, падают птенцы,
Но падают в сражениях бойцы.
Приходит похоронка в чей-то дом...
И наша мама так поет о том:
«Что двое дерутся, я часто видала.
Казалось, что тесно соседям меж скал,
Но что же все люди взялись за кинжал?.
Неужто Земли человечеству мало?!
Кончались все драки по первому знаку:
Я брошу платок — пресекается драка.
Неужто покончить с войной не могли,
Сорвав свои шали, все мамы Земли?!»
Вздыхает мама, причитает, просит,
Но дымом горизонт заволокло.
Беда все ближе... Холодает. Осень.
И помню я, как горе к нам пришло,
Как нас оно настигло, наше горе.
О мама! До тебя дошел черед:
Под Севастополем упал он в море —
Пылающий, как факел, самолет.
Что думал экипаж в тот миг, не знаю!
Заскрежетали волны, как мечи,
И птица рукотворная, стальная
Пошла на дно...
А с нею — Ахильчи.
Об этом, плача, рассказали маме.
Но мама не поверила словам:
— Не умер он!.. Над мертвым ставят камень!
Наш Ахильчи еще вернется к нам!
Меня, себя не мучайте напрасно!
Я верю: рассекая толщу вод,
Он выплывет... Ведь он пловец прекрасный!
Наш Ахильчи не умер... Он придет!..
Но горе в двери постучало снова —
Беда одна не ходит, говорят.
Пришло известие из Балашова:
Там, раненный, лежит мой старший брат.
И мы с отцом в дорогу поспешили.
Но поездов быстрей бежит беда.
И мы прочли на братниной могиле:
«Здесь — Магомед Гамзатов из Цада»...
Мы возвратились... Мама онемела.
Качнулась. Губы стиснула в тоске.
И крупная слезинка искрой белой
Блеснула на морщинистой щеке.
Но мама тотчас поднялась проворно.
Сказал ей кто-то: — Черное надень!..
— Нет, нет!.. Я не надену шали черной,
Работать буду в скорбный этот день!..
И, стиснув губы, подавив страданья,
Весь день трудилась ты до темноты...
Так о горянках гордое преданье
Своим примером подтвердила ты.
А много позже, разведя очаг,
Запела тихо. Гневен был напев:
«Слез моих ты жаждал, враг!
Но тебя спалит мой гнев!
С неба шлешь огонь, злодей,
Смерть полям и селам шлешь.
Но от мести сыновей,
Душегуб, ты не уйдешь!»
...Подумать! Грамоте не обучали
Горянок старых — наших матерей,
Но в дни народной скорби и печали
Они предстали мудрецов мудрей.
О матери! Красавицы ущелий!
Достойно лик ваш не запечатлен.
Ни Рафаэли и ни Боттичелли
Не возвели горянок в сан мадонн.
Хоть ваши очи — два потока света
И благороден смуглых щек овал,