С чего бы вдруг ему проникнуться сочувствием ко мне, если он достаёт меня с первого дня? Но ничто другое на ум не шло. Поэтому я снова повторила:
– Пожалуйста! Я сделаю всё, что угодно, только не говори!
Не знаю, как я могла это предложить. Шок, стресс, страх – все смешалось…
Но слова уже сказаны…
И Эрик услышал их.
Визг тормозов, и я буквально похолодела, когда мы вдруг съехали на обочину.
– Что угодно? – прошипел Эрик, схватив меня за плечи и разворачивая к себе.
А не услышав ответа, легонько встряхнул. Его глаза горели странным, лихорадочным огнём, и мне сделалось по-настоящему страшно. Едва шевеля помертвевшими губами, я торопливо ответила:
– Любое желание… Любое.
Только бы он отпустил.
Только бы успокоился.
Только бы перестал смотреть так…
– Любое… – повторил задумчиво он.
Одернул от меня руки, будто ему неприятно было ко мне прикасаться, и неожиданно рассмеялся. Громко, зло, от чего мне стало уже даже не страшно, а жутко. Но лучше бы так… лучше так…
Потому что потом он успокоился. Сжал руль, изогнул губы в усмешке и стал говорить негромко, вкрадчиво, практически размазывая меня каждым словом.
– Девочка…Ты раздолбала Феррари. Грёбаный Феррари. Единственное желание, которое у меня сейчас есть – это чтоб машина была цела. Но золотая рыбка из тебя так себе. Вернуть мне машину ты не можешь, да и прямо скажем, – он окинул меня оценивающим взглядом, – не так уж и много ты можешь дать.
Я почувствовала, как наворачиваются слёзы, от обиды, злости, отчаяния, но главное – от глупого осознания того, что он прав.
Я в ловушке, и выбраться из неё не могу. Я всхлипнула, и задержала дыхание, пытаясь унять непрошенные слёзы и не позориться ещё больше.
– Пятьдесят, – отчётливо проговорил Эрик.
– Что?.. – не поняла я.
– Пятьдесят желаний, – сказал он жёстко. – Любых. Когда я захочу и каких я захочу.
Я задохнулась. От возмущения, ужаса и беспомощности. Слишком хорошо я представила, какими могут быть эти желания.
Пятьдесят! У него хватит времени и фантазии, чтобы вдоволь надо мной поиздеваться…
А выдержу ли я? Смогу не сломаться? Может быть, не зря говорят, что правда всегда лучше, чем ложь. И если сказать правду…
Я утёрла слёзы, решительно выдохнула и села ровно.
– Поехали, – сказала я.
– Куда же? – спросил он с издёвкой.
– Домой. Расскажем родителям… ну, то есть, твоему отцу и моей матери, что произошло. И будь что будет.
Мне было страшно от одной мысли, что будет. Но альтернатива, скажем прямо, была еще хуже. Попасть в полную зависимость от человека, который меня ненавидит…
– Послушай, сестричка, – сказал он тихо. – Мой отец, конечно, прощает мне всё. Даже такие шалости, которые прощать не следовало бы. Но это не потому, что он тюфяк. Мать умерла, когда мне было десять, и мой папочка не нашёл ничего лучше, как с головой уйти в работу. Он строил свою империю, и тем как-то спасался от тоски. А вот у меня империи не было. У меня вообще ни хрена не было. И он не оказался рядом.