Анализ историографии по теме исследования предполагает два аспекта, составляющих единство предмета данного исследования — изучение теории мифа и изучение работ, посвящённых конкретно анализу восточнославянской мифологии.
Анализ всего многообразия идей и гипотез, посвящённых мифу и мифотворчеству, просто невозможен в рамках столь небольшой по объёму работы. Как отмечал Н.Л. Сухачёв, в XX в. миф «получил столько же определений, сколько насчитывается авторов, размышляющих над мифом, живописующих самые неожиданные его отражения в социуме»[2]. Пусть эти слова выглядят некоторым преувеличением (как показывает наш собственный анализ — далеко не каждый автор, размышляющий над проблемой мифа, даёт ему определение), но всё же они недалеки от истины — действительно существует огромное количество трактовок мифа. С целью определения специфики употребления данного понятия в современном (преимущественно отечественном) научном дискурсе, в этой работе предпринято изучение наиболее заметных и основополагающих работ отечественных и зарубежных исследователей (философов, филологов, историков, фольклористов, религиоведов), посвящённых данной проблематике. В числе этих авторов — такие имена как: С.А. Токарев, В.Я. Пропп, А.Ф. Лосев, Я.Э. Голосовкер, Ф.Х. Кессиди, М.И. Стеблин-Каменский, И.М. Дьяконов, О.М. Фрейденберг, М. Элиаде, К. Леви-Строс, К. Хюбнер и др. При отборе анализируемой литературы приоритет отдавался не только трудам наиболее именитых теоретиков в этой области, но и работам учёных-практиков, которые непосредственно работали с остатками древних мифологических представлений в народной среде или изучали древние мифологии с опорой на аутентичные первоисточники.
Рассмотрению вопросов, связанных с восточнославянской мифологией, посвящено на порядок большее количество научных публикаций. Из целей и задач данной работы вытекала необходимость проанализировать в первую очередь те работы, в которых раскрывается сущность божеств древнерусского пантеона, традиционно считающихся солярными — Хорса и Дажьбога (в первую очередь Хорса — как божества, чьи функциональные мифологические характеристики и этническая принадлежность наиболее спорны).
Что касается вопроса о сущности бога Хорса, то хороший обзор историографии проблемы был сделан в относительно недавней монографии М.А. Васильева[3]. В настоящем исследовании дополнительно выявлена и проанализирована история становления и закрепления научной традиции, связывающей это божество с солярным культом на основе его этимологии, предположительно возводимой к иранским корням. Эта версия, высказанная впервые П.Г. Бутковым в 1821 г., была вскоре повторена такими видными славистами как П.И. Прейс, И.И. Срезневский, О.М. Бодянский. Затем она становится общим местом большинства публикаций, посвящённых древнерусскому пантеону, в XIX в. её повторяют ещё Н.И. Костомаров, И.Е. Забелин и некоторые другие, далее она плавно переходит в следующее столетие — мы находим её в работах Ф.Е. Корша, Е.Е. Кагарова. Но если в дореволюционный период эта версия хоть и превалировала, но не являлась единственно возможной (другие гипотезы высказывали А.С. Фаминцын, М.С. Ерушевский, Е.В. Аничков), то в советское время данная точка зрения стала господствовать практически безраздельно — А.А. Зализняк, Р.О. Якобсон, Н. А. Баскаков, Б.А. Рыбаков, В.В. Иванов и В.Н. Топоров, и многие другие. В настоящее время её отстаивает М.А. Васильев. За рубежом распространение данной версии связано с именами Л. Нидерле, Г.В. Вернадского, Р. Якобсона, К.Г. Менгеса, Г. Ловмянского.