- Кого хоронят-то, а? - громко спросил Паша, а две старухи в разноцветных платочках, одна с авоськой, другая с полиэтиленовым пакетом в руках, стоявшие у соседней калитки, разом уставились на него.
- Солдата хоронят, сынок. Из Чечни привезли, опознали недавно. - И, продолжая прерванную беседу, бабка с авоськой, видимо, только возвратившаяся из магазина (из сумки торчали буханка хлеба и бутылка постного масла), адресуясь товарке, добавила: - Тяжелый дар. Пронеси Господь!
- И не хочешь, а согрешишь. Или причиной станешь, - согласно кивнула головой подружка.
Паша стоял и слушал - одни провидцы и толкователи встречаются на его пути. Что за мука!
- Тяжелый дар, - повторила бабка и отправилась по дорожке, выложенной бетонными обломками, к двери своей утлой избы.
Паша знал, о чем они говорят. О творчестве. Да, это тяжелый дар, неподъемный. И главное - бросить его нельзя, нельзя обрезать ниточку, хотя и не знаешь - кто тебя за эту ниточку ведет. И в продолжение мысли зазвучало: "...воздушного князя, насильника, мучителя, страшных путей стоятеля..."
- Вы правы, да, - загорячился Паша, - дар ужасный и неотвратимый.
Бабка с пакетом поправила косыночку.
- Да разве ж ты знаешь ее, сынок?
- Кого, бабушка?
- Которая даром обладает и горю причиной вышла.
- Саломею? - вскрикнул он.
А бабка нахмурилась:
- Да ты чьих, сынок? Нездешний?
Неподалеку раздалось тяжкое уханье, будто пыхтел великан. Торжествующе ударили литавры, и подспудный мотив обратился в траурный марш. Уже на бегу Паша спросил последнее:
- А разве красота бывает убийственна?
- Соблазнительна и погибельна... Без любви-то, сынок...
"Без любви, без любви", - ухал оркестр, а Паша думал о множестве даров, которыми владеют люди. Или это дары порабощают себе служителей, фанатично, самозабвенно курящих фимиам у игрушечных алтарей?
Улочка из узкой горловины разлилась небольшой торговой площадью, на пятачке прилепилось с десяток магазинчиков с вульгарно-разноцветными тентами над входами. Вероятно, с вокзала донесся бой двенадцатого удара питейное заведение захлопнуло дверь. Перерыв. Должно быть, начинают рано расписание рыночное. Опоздавший выпивоха с двумя пустыми "чебурашками" прижал нос к витрине и деликатно поскребся. Никакой реакции. Тогда пьяница предпринял атаку более решительную, он заколотил ногой в дверь, взывая:
- Откройте по христианству!
Услышав столь своеобразный призыв, Паша застыл, будто и эта сценка должна была нанизаться бусинкой на его четки. Переберешь костяшки - и выведешь формулу жизни.
- Проваливай! - кратко возвестили из магазинного чрева.