— Матушка, отпойте, пожалуйста, мою маму, вы умеете.
— Конечно-конечно, — засобиралась Анна Семёновна, — мы с дочкой.
У шалаша Марфы собралось несколько старушек. Анна Семёновна с дочкой Анастасией вполголоса прочитали молитвы.
Затем Клава пошла к коменданту:
— Николай Петрович, маму схоронить надо.
— Сходи в лес за отцом, и пусть ещё кого из мужиков прихватит. Вон там, на пригорке, уже могилка есть. Можно рядом.
— Нет, — запротестовала девушка, — только не рядом с этим злодеем.
— Какая разница? Им там всё равно.
— Нет, не всё равно, — заупрямилась Клава.
— Хорошо, — согласился комендант, — схороните с другой стороны. Какое место понравится, то и выберите.
К вечеру Марфу похоронили. Клава никак не могла успокоиться, плакала. Павел Лопырев, из тех, кто прибыл ранее, часто наблюдал за Клавой. Она ему нравилась. Он хотел подойти и успокоить девушку, но не решался. А Клава никого и ничего вокруг не замечала.
Дни шли за днями. Один похож на другой: работа, работа и работа. Бывшие крестьяне методом проб и ошибок осваивали новую для себя профессию лесоруба. У кого-то получалось сразу, а некоторые никак не могли приноровиться. Тогда комендант отправлял их на корчёвку и подготовку ям для строительства землянок.
Бабка Дарья каждый день ходила с Леной то в лес, то вдоль по берегу реки. Собирали какие-то листья, травы, коренья и сушили всё это в Дарьином особенном шалаше. Бабушка нашила мешочков из простыни, складывала в них высушенные травы и коренья. Лена тоже стала молчаливой: зачем спрашивать, если в ответ молчание.
А на берегу днём женщины варили вёдрами морс из черники, которую собирали дети. Его пили вечером, а главное, утром. Завтракать не успевали, а так хоть морсу напьются, всё не простая вода.
Второго августа прибыла вторая колонна спецпереселенцев. Их привёл тот же Николай Иванович Куштысев, проводник из деревни Кони.
Никола принёс к костру охапку сушняка, Ванятка сидел здесь же, мама варила морс. По косогору на берег спускались прибывшие люди, уставшие и измученные. Вода в реке была уже холодной, поэтому купаться мало кто отважился, только умывались и пили из ладоней.
— Ба-тя, — звонкий детский голос разорвал напряжённую тишину.
Коля кинулся к вновь прибывшим. Бежал, спотыкался, падал, поднимался и снова стремглав. Прибывшие в ожидании замерли: чей?
Мария выпрямилась и, не дыша, следила за сыном. Неужто?
— Ба-тя, — подскочил малец к очень худому, изнурённому мужчине. Тот попытался поднять сына, но не хватило сил. Он присел на корточки и обнял его:
— Коляша, сынок… А где мама? Ванятка?