— Петя, может, в шалаш потихоньку переберёшься?
— Ой, мать, не знаю. Помоги, может, сумеем.
Пётр потихоньку перевернулся — ничего не болело.
— Не понял, — сказал он удивлённо и сел. — Ай да Дарья, ай да молодец! — обрадовался он.
— А ты ругал её, — упрекнула Наталья.
— Да кто ж знал-то?
Николай Петрович дал задание подросткам:
— Ребята, чурки распиленных деревьев надо катить к оврагу и сбрасывать вниз, ближе к реке. Только глядите мне, сегодня все работаем наверху, целый день, а завтра все пойдёте с оврага перекатывать эти чурки к баньке и там укладывать. Ясно? Сегодня для всех одна работа, завтра для всех другая.
— Дед Архип, — обратился к старику комендант, — проследи за ними, чтобы не зашиблись и друг друга не покалечили.
— Не волнуйся, командир, пригляжу, — с готовностью откликнулся дед.
— Да, скоро и баньку топить будем, — продолжил Николай Петрович, — хоть и маленькая, и по-чёрному, но пока другой нет. Так что дрова нужны. Погода хорошая, грех ребятам прохлаждаться.
У подростков закипела работа. Вначале она воспринималась как игра. Дети катили чурки наперегонки, смеялись, толкались, но вскоре начали уставать, стало не до шуток. Дед Архип дежурил на краю оврага:
— Стой, дай я сам, близко к краю не подходи. Беги за другой. И ты бросай, дальше я сам, — дед Архип не давал ребятам подходить к оврагу, сам скидывал дрова. Мало ли что.
На другой день, когда собирали чурки, дед Архип был у баньки, помогал дрова складывать:
— Во-от, эти потолще вниз, рядком, рядком. А эти сверху. Вот так. Молодцы. А ты, Антон, вон те, что потоньше, наверх клади, и ты, Семён, туда же, — руководил дед Архип. Самую тяжёлую работу он брал на себя, хоть и силы были уж не те.
Дарья с Леной заготавливали и сушили травы и коренья. Знали, что врачей нет и не предвидится. Зима долгая, пригодится. Их работать не заставляли, понимали, что полезное дело делают, тем более что к Дарье стали обращаться за помощью всё чаще.
В этот солнечный день пошли вдоль ручья Лёкчий. Поднялись на горку — далеко видно. А река — вот она, под ногами.
— Какая красота, бабушка, только посмотрите.
Они присели на поваленное дерево. И вдруг Дарья запела.
Это было так неожиданно, что Лена затаила дыхание.
То не ветер ветку клонит,
Не дубравушка шумит,
То моё, моё сердечко стонет,
Как осенний лист, дрожит…
Песня лилась такая красивая, такая певучая, такая печальная. И голос у Дарьи оказался чистым, никак не подходил к её внешности. Женщина пела и плакала. Лена сидела не шелохнувшись, боялась спугнуть песню, помешать Дарье выплеснуть, выплакать накопившуюся боль. Слёзы заливали морщинистое лицо Дарьи, она их не замечала.