– Это низко, – заметил Закревский.
Нессельроде пожал плечами.
– Разве государь хоть словом упрекнул Волконского? Хоть раз напомнил о злополучном плане? Вас это не насторожило?
Арсений вынужден был признать, что уже ломал голову над этой загадкой и не находил решения. Ему тем неприятнее было слушать статс-секретаря, чем больше слова того походили на правду.
– Повторяю, господин генерал, я не хочу иметь вас среди своих противников. Вы действовали напористо и умело. Я предпочел бы больше не подвергать архив министерства столь пристальному интересу с вашей стороны. Обнародовав свои открытия, вы не повредите мне у государя, но можете сильно повредить во мнении света. У всякого есть своя цена. Чего вы хотите за молчание?
Пухлые губы генерала дрогнули в усмешке.
– Я полагал, что это голова прекрасной принцессы на блюде, усыпанном лепестками роз.
– Красиво, – оценил Карл Васильевич. – Но политическое убийство – не мой метод. За этим прошу покорно к господину Каподистрии и его разбойникам. Освобождение принцессы из лап злобного Карлика – лишь цена вашего приезда сюда. Я же спрашиваю о большем.
Закревский задумался. Ему доставляло истинное удовольствие держать паузу, наблюдая, как Нессельроде выжидающе смотрит на него.
– Меня не слишком интересуют деньги, – протянул генерал. – Во всяком случае, из ваших рук. Я предпочел бы кое-какую информацию. И чем откровеннее вы мне ответите, тем с большим основанием сможете положиться на мое слово.
Нессельроде насторожился.
– Сведенья сведеньям рознь. Есть такие, которые я ни при каких условиях не смогу…
– Оккупационный корпус, – отрезал Закревский. – Его решено вывести раньше срока? Почему?
– На кону стоит вхождение Франции в Священный союз.
– А зачем понадобились слухи о ненадежности войск? Об упущениях дисциплины? О якобинском духе?
– Разве всего этого нет? – прищурился Карл Васильевич. – Дело вновь в общественном мнении. Публике лестно тешить самолюбие мыслью о победе. Если государь решит выводить корпус на два года раньше срока, в этом увидят ущерб нашим интересам. Если же при дворе, в Военном ведомстве и в свете укрепится мнение, будто корпус ненадежен, будто он разлагается под влиянием красивой жизни и вредных идей, его вывод произойдет под благовидным предлогом, и его величество останется незапятнан. Мне искренне жаль вашего друга Воронцова. Но ничего нельзя поделать. Такова воля свыше.
Нессельроде возвел очи горе и потыкал пальцем в потолок, как если бы Александр Павлович занимал у него мансарду.
– Значит, корпус будет принесен в жертву общественному мнению, которое вы сами же и создаете? – уточнил Закревский.