Михаил воевал в Персии, шведской Померании, Пруссии. Украсил грудь орденами Святого Владимира и Святого Георгия, а плечи – полковничьими эполетами. Командовал 1-м батальоном Преображенского полка и с ним пережил катастрофу при Фридланде в 1807 году. После проигранной битвы не по своей воле задержался в Тильзите. Там судьба вновь свела его с Бенкендорфом.
Воронцов не умел быть побежденным. Внешне сохраняя джентльменское спокойствие, в душе он метал громы и молнии. Гнев и стыд сводили его с ума. Встречу императоров на плоту, наблюдать за которой с берега собралось несколько тысяч человек, он ощущал как личное оскорбление. Особенно противны были «братские» объятия Александра и Бонапарта и то, что после объявления о союзе французам было приказано кричать «ура!», а нашим: «Vive l'empereur Napoléon!»
Сказавшись больным, Воронцов весь день провалялся в палатке. Свет ему был немил. Он ждал, пока войскам подобру-поздорову разрешат убраться из Тильзита. Не тут-то было. Император пожелал, чтобы его унижение разделили приближенные. Город был разбит на две части – русскую и французскую. Охрану несли по гвардейскому батальону с каждой стороны. Александр лично указал на 1-й Преображенский. Графу пришлось присутствовать на всех официальных выходах, парадах, торжествах и приемах. Впервые он почувствовал, как тягостны могут быть чины и нестерпима близость к августейшим особам.
Многие из офицеров тайком пробирались в город, переодевшись в партикулярное платье, чтобы только увидеть Наполеона. Их ловили, арестовывали, приводили на гауптвахту. Вечером Воронцов получал список доморощенных «бонапартистов», подписывал ордера о выпуске их из Тильзита и рапорты по начальству. И вот в один из июньских дней, когда прусская жара напоминала италийскую, а соломенные шляпки барышень на улицах заметно побелели от солнца, граф зашел на гауптвахту. Бросил скучающий взгляд по сторонам и глазам своим не поверил. В углу на лавке полулежал долговязый господин в ношеном, явно с чужого плеча, рединготе a la chevalière и узких штанах, заправленных в пехотные сапоги.
– Здрасте, – сказал ему Михаил, чуть приподнимая шляпу. – Quelle belle surprise![10] – Он обернулся к караульному и тоном, не допускающим вопросов, бросил: – Этот рыжий пойдет со мной.
На улице Воронцов едва справился с желанием влепить Шурке крепкую затрещину.
– Куда тебя понесло? Наполеона смотреть? Нашел медведя в цирке! Ты вообще понимаешь, чем это могло для тебя кончиться? Поснимают эполеты, будешь знать!
– Я только хотел одним глазком взглянуть… – ныл Христофорыч. – С улицы, из толпы. Ну, Миш, ну любопытно же! Ну, все видели! Вы тут пару-тройку дураков поймаете – и рады, а в лагерь каждый день человек по двадцать из Тильзита приходит. Рассказывают, какой он, Бонапарт, из себя…