На верхней площадке, влекомый любовью к естественной истории, Бонапарт решил посетить читальню. Государь, сытый заспиртованными головастиками по горло, составил ему компанию. Следом вошли русский посол в Париже князь Куракин, французский посол в Петербурге граф Коленкур и несколько человек свитских офицеров с каждой стороны. Среди последних был и Михаил. Он равнодушно встал около дверей и, едва подавляя зевок, уставился на расписной плафон потолка. Граф думал о том, что ему надо выпросить отпуск к отцу в Англию. Что недавняя смерть дяди, должно быть, подорвала силы старика. Что… Тут он услышал имя канцлера Александра Романовича Воронцова, произнесенное вслух, и поднял глаза. Куракин говорил с Коленкуром. Граф понимающе кивал, потом остановил князя жестом и плавно приблизился к своему императору. Понизив голос, Коленкур что-то сообщил Наполеону. На лице у того мелькнуло удивление. Затем он обернулся к Александру Павловичу и произнес несколько сочувственно-банальных фраз, из которых следовало, что старого канцлера, ушедшего в отставку еще два года назад, во Франции очень уважали.
– А что его брат, граф Семен, все еще в Англии? – насупившись, осведомился Бонапарт. Любое упоминание Туманного Альбиона портило ему настроение. – Я слышал, русские не любят долго оставаться вне родины. Он, стало быть, не русский?
Михаил побелел. Ему захотелось гласно заступиться за отца. Но субординация требовала от него молчания. Государь улыбнулся собеседнику своей мягкой загадочной улыбкой и покачал головой.
– Граф Семен Романович тоже в отставке. Здоровье не позволяет ему более служить Отечеству, – произнес Александр Павлович. – Он нуждается в постоянной заботе своей дочери, Екатерины, поэтому живет в ее семье. Но его сын, граф Михаил, уже семь лет служит в России, добровольно воевал на Кавказе и имеет многие отличия.
С этими словами император указал Бонапарту на Воронцова. Молодой полковник вытянулся в струну. Наполеон живо пересек читальню и застыл перед ним, как армия Кира перед Вавилонскими воротами.
– Этот, стало быть, русский, – констатировал он, снизу вверх заглядывая в лицо Михаила.
Воронцов окаменел. Он боялся дрожанием мускулов выдать свое напряжение. Ему неприятен был корсиканец. Нестерпимым казалось само существование этого человека. Выскочка! Чудовище, оседлавшее громадную волну революции и направившее ее вне Франции, на другие народы. Михаил ожидал от нового союзника всяческих бедствий. Если бы можно было покончить с ним сейчас, одним ударом – пусть даже погубив себя, – каким несомненным благом стал бы такой поступок для миллионов людей…