Бонапарт отшатнулся от Воронцова. Его круглые совиные глаза несколько раз моргнули, точно подернулись изнутри матовой пленкой. Потом он снова вытаращил их и, подняв руку в белой перчатке, ткнул Михаила указательным пальцем в грудь.
– Он меня ненавидит!
Не произнеся больше ни слова, повелитель французов повернулся на каблуках и, заложив руки за спину, размашистым шагом прошествовал прочь из читальни.
За ним гуськом потянулись остальные. Проходя мимо графа, император Александр Павлович укоризненно покачал головой, но тоже ничего не сказал. Через минуту комната опустела. Михаил стоял, прислонившись к стене, и чувствовал, что лоб у него в испарине.
Из шкафа с шумом вывалился Шурка. Он смотрел на друга, часто-часто мигая. На его лице был написан ужас, смешанный с восхищением.
– Ты его чуть не убил! – выдохнул Христофорыч. – Ей-богу! Еще минута…
– Да с чего вы все вязли? – возмутился Воронцов.
– Такого холодного бешенства я никогда не видел!
Михаил махнул рукой. Его охватила свинцовая усталость, он сделал несколько шагов к стулу и сел.
Тильзитское мучение закончилось через одиннадцать дней. Мир не принес радости, а возобновившиеся военные действия – облегчения. Бывшие «кавказцы» снова писали и снова пересекались впопыхах то на одной, то на другой дороге. Оба честно оттрубили свое: и Молдавию, и Финляндию, и Россию, и заграничный поход. Шли ровно, каждый в генерал-майорских чинах. Даже ранами могли посчитаться. Михаилу раздробило при Бородино бедро. Шурку контузило, так что он стал слегка картавить. Впрочем, это лишь усилило французский выговор. Сам Бенкендорф уверял, что контузило не его, а лошадь. Потом она взбесилась, и ее пришлось пристрелить. У него все было не как у людей!
После случившегося у Христофорыча стало закладывать левое ухо, и он жаловался, что иногда как будто глохнет.
Война закончилась с помпой. В Вене открылся конгресс, решавший судьбы Европы. Бенкендорф и Воронцов оба оказались в австрийской столице проездом. Михаил ехал в Польшу в корпус Ермолова. Шурка – в Петербург, ему было обещано место во главе гвардейского штаба. Дипломатическая возня их мало занимала. Они шли по дорожке парка. Христофорыч загребал ногами, взбивая красную опавшую листву. Просто беда – за столько лет не выучиться ходить строевым шагом! Болтали, смеялись, как вдруг сзади послышался топот.
Генералы обернулись. Их догонял запыхавшийся прапорщик в форме саперного батальона Семеновского полка. На вид ему было лет шестнадцать. Он тяжело дышал, а взмокшие волосы длинными прядями прилипли ко лбу.