Крупные же проблемы рано или поздно приводят к тому, что их начинают решать все более варварскими способами, и тогда арбитраж уже не нужен. Тогда все оказываются на грани войны.
Керзон это понимал, но что он мог! Ум в окружении бездарей теряет свое значение, и, когда лорд Керзон отошел от дел, эти близорукие тупицы пошли следом за болтунами-французами и решили, что надо усилить Польшу, которая станет бороться с большевизмом в знак благодарности за части Белоруссии и Украины, захваченные ею при их поддержке.
Да, конечно, поляки боролись с большевизмом, понимал Черчилль, но, положа руку на сердце, кто мог бы точно ответить: они сражались с большевиками, которые взяли власть в России, или с русскими, с которыми боролись веками?!
Черчилль усмехнулся: в оплату этой «борьбы» поляки требовали таких денег, такой поддержки, которая со временем стала проблемой даже для Франции. И — кто знает! — возможно, именно это оставило Польшу в одиночестве, когда ей понадобилась хоть чья-то поддержка.
Любая историческая ошибка, подумал Черчилль, нуждается в анализе и выводах. Он вспомнил слова Марка Твена: «Единственный урок, который мы извлекаем из истории, — это то, что мы из истории не извлекаем никаких уроков» и подумал, что остроумие порой бывает опаснее глупости, ибо глупость сама себя обнажает, а остроумие пользуется смехом как маскировкой.
Что же касается уроков, извлекаемых из истории, то каждый это делает по мере своего понимания и ощущаемых потребностей.
Вот и сейчас на смену мысли о том, как Сталин воспользовался ситуацией и получил половину Польши, пришла мысль о том, как это можно использовать в дальнейшем.
Понятно, что теперь русские ни клочка полученных земель не отдадут просто так. И если бы Черчилль был обыкновенным человеком, он бы задумался: стоит ли держать у себя всю эту вечно ноющую толпу под названием «польское правительство в изгнании»?
Однако ум великого политика работает иначе, нежели ум простых людей. Если заранее известно, что Сталин не будет на что-то соглашаться, значит, надо уже сейчас готовиться к борьбе за то, чтобы это отобрать. Отобрать, понимал Черчилль, не получится, зато удастся отвлечь его внимание и ухватить что-то гораздо более важное, чем судьба Польши.
Следовательно, стал он подходить к выводам, это самое «правительство в изгнании» надо выставлять таким образом, будто сам-то Черчилль только с ним и считает возможным обсуждать все, что касается послевоенного будущего. Сейчас русские заняты тем, что собирают тех поляков, которые попали к ним в сентябре тридцать девятого и в последующие недели, когда Красная армия входила на территорию Западной Белоруссии и Западной Украины.