Конечно, было бы замечательно, если бы можно было из числа этих поляков сформировать несколько батальонов и отправить их на фронт, но Сталин на это не пойдет.
За несколько недель интенсивного обмена посланиями с большевистским лидером Черчилль, может быть впервые в жизни, почувствовал, что перед ним противник, ни в чем ему не уступающий, умеющий вести диалог на равных, не представляющий, как можно принять условия, не несущие выгоды его Отечеству!
Иногда премьер-министру было досадно, что они со Сталиным всегда будут оставаться врагами, — такой человек даже возражениями способен был служить достижению общей цели!
И тем не менее все это следует решительно отбросить для того, чтобы из нынешнего трудного положения русских каждый раз при возможности что-то извлекать.
Что-нибудь важное для судеб империи!
В кабинет вошел секретарь Черчилля Джок Колвилл:
— Прибыл министр Иден, сэр!
Поздоровавшись и предложив гостю сесть, Черчилль спросил:
— Энтони, какой вам видится судьба Польши?
Интеллект Идена позволял ему строить мыслительные конструкции на пустом месте и из отсутствующих деталей, поэтому он ответил почти сразу, потратив на раздумья всего несколько секунд.
— Она видится мне связанной с исходом борьбы между Гитлером и Сталиным, но зависящей от наших действий на заключительном этапе. События тридцать девятого года вскоре потеряют свое значение, и речь пойдет о восстановлении Польши в том виде, в котором она существовала до германского нападения.
И замолчал, ожидая реакции Черчилля.
Тот после недолгой паузы спросил:
— Вы сознательно вычеркиваете из этой формулы русских?
Теперь паузу взял Иден, и она тоже была недолгой:
— Вы полагаете, что русские еще долго будут в состоянии хотя бы что-то защищать и отстаивать?
Черчилль получил свое — Иден, хотя и косвенно, признал, что довольно туманно представляет состояние дел на востоке, — и, улыбаясь, выстрелил:
— Иными словами, я ошибаюсь, полагая, что внешняя политика — это поле для игры моего министра иностранных дел?
Иден смешался:
— Уинстон, вы задали вопрос, и я ответил на него в пределах моих представлений. Если господин премьер-министр недоволен…
Получив свое, Черчилль мгновенно сменил маску. Теперь, казалось, он больше всего обеспокоен своей бестактностью:
— Энтони, было бы поспешно видеть в моем вопросе упрек, поверьте! Мой вопрос — это начало долгого разговора, который, возможно, даст новое направление нашей внешней политике и усилит наше влияние на все, что сегодня творится в мире!
Отхлебнул из стакана и спросил:
— Вы знакомы со Станиславом Круликовским?