Но бывали и другие дни.
Однажды Гэбриел разбил бутылку с отцовским ликером. Необходимости приносить Отцу ликер больше не было — теперь бутылка, как соль или перец, всегда стояла в центре стола. В тот день Отец пил за обедом, и она оказалась с краю. Не то чтобы Гэбриел смахнул ее или случайно задел, проходя мимо, — он просто хотел опереться ладонями о стол, чтобы подняться с места, и поставил руку прямо на бутылку.
Время странно замерло на секунду перед тем, как мы увидели то ли ликер, то ли кровь — нам еще тогда показалось, будто бутылка уцелела, — но в следующее мгновение она грохнулась и разбилась вдребезги. Отец находился где-то в доме. Сверху раздался плач ребенка, приглушенный тряпьем, в которое он был закутан. Мы ждали. На Гэбриела никто не смотрел. По его запястью струилась кровь. Он стоял один, мы — вокруг него. Он заревел.
— Ради Бога, Гэйб, прекрати! — сказал Итан.
Медленно, не торопясь, Отец шел в кухню. Гадать о том, что случилось, ему не пришлось — все было ясно и так. Он провел рукой по залитой поверхности стола и облизнул палец.
— Ох, Гэйб, какой ты все-таки неуклюжий! — произнес Отец, а потом коснулся ладонью щеки Гэбриела, как бы поглаживая его.
— Ну и что же нам теперь с тобой делать? — Его рука уже не поглаживала, а похлопывала, сначала легко — так похлопывают, когда хотят кого-то разбудить, — затем сильнее.
Пощечина.
— Ты знаешь хоть, сколько он стоит? — Рука Отца снова трансформировалась — на этот раз в кулак.
Я встала между Эви и столом, чтобы она не смотрела.
— Нет же. О ценах ты ничего не знаешь!
— Перестань! — произнесла Далила.
Отец засмеялся и передразнил ее:
— Перестань! Перестань! Перестань! — И каждый раз, произнося это слово, он наносил очередной удар.
Далила выступила из нашего круга. Я не смотрела на нее внимательно давным-давно. Она стала такой худой, гораздо худее, чем я помнила. Ввалившиеся глаза, впалые щеки.
Она вцепилась в отцовскую руку мертвой хваткой и закричала:
— Ты что, не понимаешь?! Он же почти ничего не видит!
Она сжала отцовский кулак, как будто это был какой-то дикий зверь, которого нужно усмирить. Их лица разделяло всего несколько сантиметров. Расстояние вытянутых губ.
— Он же почти ничего не видит, — повторила она.
Гэбриел сел обратно на свой стул. Кровь собралась у него в ямке над верхней губой. Плакать он уже перестал.
— Мы все приберем, — сказала Далила.
— Все мои дети видят нормально, — отрезал Отец и вышел из кухни.
Был еще день, когда к нам приезжала Пэгги. В ее книге тот случай не упоминался, и это удивило меня, хотя чему тут было удивляться — такое вряд ли осталось бы для нее безнаказанным. Закончив свою книгу — «Сестра. Взгляд на трагедию», которую я писала под руководством доктора Кэй, я, желая убедиться, что ничего не упустила, вновь перелистала ее с каким-то тошнотворным удовольствием. Содеянное в тот день тоже не сошло бы мне с рук.