— Будет непросто, Гэйб, — предупредила его Мэнди. — Шаг вперед, шаг назад. Но если ты идешь правильным путем, в заминках нет ничего зазорного.
Однако школа оказалась не просто заминкой.
В самый первый день Гэбриела попросили представиться всему классу и рассказать о себе что-нибудь интересное или забавное. Прекрасное начало было у него в кармане — он ведь побывал на телевидении. Гэбриел перечислил те телепередачи, в которых принимал участие, затем рассказал о своей семье — немного, лишь самое главное. Класс слушал затаив дыхание, но учительница его прервала.
— Спасибо, Гэбриел, — сказала она, но по ее лицу он понял: он сморозил что-то не то, — и, смущенный, вернулся на свое место.
Буйства участились. Временами он решал вспоминать не о вигваме и детском ночнике внутри него, а обо всем том, что с ним делал наш Отец; о том, что Мэнди выходит замуж за какого-то шотландца, а значит, сеансов с ней больше не будет; о том, как миссис Коулсон-Браун не захотела читать первую страницу его мемуаров. Когда он приходил в себя, перепуганные лица детей вокруг приводили его в восторг.
Восторг — в этом что-то было. Буйства обеспечили ему авторитет, и потому сверстники — дети из неполных семей, трудные дети, бунтари и льнущие к ним распущенные девчонки — приняли его в свою компанию. Клан — так они себя именовали. Вожаком Клана являлся Джимми Дилэни. Он набил три татуировки, и про него говорили, что в прошлом году, во время одной из экскурсий, он переспал с учительницей-практиканткой (хотя на самом деле никто, и Гэбриел в особенности, не мог знать, правда это или нет). Они собирались в парках по выходным или у кого-нибудь дома, когда родители уходили, курили марихуану или по очереди щупали девчонок. Гэбриел не стал таким полезным и крутым, чтобы оказаться в центре событий, но ему было с кем посидеть в столовой и рассказать свою историю. Напившись, он выкладывал все, что имел за душой, но Джимми всегда старался выжать из него побольше подробностей.
— Почему ты просто его не прикончил? — спрашивал он про Отца. Или: — А твой старик правда был извращенцем?
Компания состояла из детей, каких Коулсон-Брауны ненавидели, и это Гэбриелу тоже нравилось.
Его телевизионная карьера терпела крах. Миссис Коулсон-Браун штурмовала телестудии и издательства, связывалась с местными знаменитостям, спрашивала везде и всюду, не интересно ли кому-нибудь встретиться с ее сыном. Интерес к нему снова возник в годовщину нашего спасения, а потом еще раз — когда слушалось дело Матери. Но, в общем, со временем история исчерпала себя. Вдобавок Гэбриел уже не был тем угловатым мальчиком с Мур Вудс-роуд, который на снимке, попавшем в лонглист конкурса World Press в номинации «Фото года. Раздел срочных новостей», сидит на руках у полицейского. Теперь он превратился в тощего подростка в очках, с сухой, как у Матери, кожей и волосами, темнеющими день ото дня. Он чувствовал, что Коулсон-Брауны теряют к нему интерес. Они не стали хуже с ним обращаться, просто постепенно отдалялись, забывали о нем, как забывают о старых, уже ненужных детских игрушках.