Ездить товарным поездом, как известно, строго запрещено. Поэтому надо быть очень ловким, чтобы суметь пристроиться на него. Ну, Баязитова в этом кое-что понимает: ей уже приходилось забираться на товарняк, да не раз. Прежде всего надо углядеть тех, кто может тебя поймать, это главное. Их, кондукторов, обычно двое; они в тулупах, с фонарями, за голенищами сапог у них полно разноцветных флажков. Один кондуктор — в голове состава, на первой тормозной площадке, другой — в самом последнем вагоне. Когда поезд приходит на станцию, они прыгают на пути и бегут к главному кондуктору. Этот тоже с фонарем, но на шее у него еще свисток на железной цепочке; главный объявляет тем двум, сколько времени простоит состав. Если, например, поезду стоять долго, то они идут в помещение обогреться. Или, скажем, чайку еще выпить. Если же мало, они прохаживаются вдоль вагонов, не отходя далеко в сторону. Перед отправлением главный пронзительно свистит в свой свисток и машет фонарем машинисту. Потом откликается паровоз: гу-у-у! Понятно, мол, отправляюсь. И вот в этот самый момент и надо вскочить на тормозную площадку какого-нибудь вагона; лучше, если попадешь в середину состава. Когда поезд тронется, то уж никто не сможет до тебя добраться. Кондукторы — что они могут сделать? Товарный вагон не пассажирский; в товарняке тамбуров не бывает, и из вагона в вагон перейти почти невозможно.
Людей бывалых, опытных на станции оказалось человек пятнадцать. Молча они рассыпались вдоль всего состава и вышли поезду в «тыл» — на другую сторону. Стояли тихо, скрытно: ждали. Баязитова выбрала себе тормозную площадку почти в голове состава — остальные уже были заняты. С перрона, от тусклого фонаря, падал на эту площадку кое-какой свет; можно было прочесть даже надпись на торце вагона: «Тормоз Матросова». Наверно, так звали инженера, который придумал тормоз… Поезд, судя по всему, долго задерживаться на станции не рассчитывал. Кажется, набирал воду, потому что громко фурчал, плескал ею себе куда-то в железное брюхо. И тут же раздался свисток главного кондуктора; состав стукнул буферами, рассыпчато лязгнул и подался назад. Немножко. Вот, как раз время прыгать! Баязитова выдохнула разок, бросилась к вагону и ухватилась за поручень… С той стороны на площадку поднимался напрочь утонувший в необъятном тулупе кондуктор. Баязитовой показалось с перепугу, что он страшно шевелит длиннющими усами. «Усатый!» — подумала она бестолково и вдруг побежала со всех ног в сторону первых вагонов состава. Гукнул протяжно паровоз. Лязгнули еще раз буфера, звук этот, утихая, покатился в хвост поезда и сорвался там, дальше, в ночь, в темень. Поезд, словно оттолкнувшись от этого звука, плавно пошел вперед. Баязитова мчалась изо всех сил и уцепилась на ходу за какую-то железку, за перильца, что ли, железные, ноги ее оторвались от земли и ударились о ступеньку. Она зажмурила глаза… Есть. Поехали. По-шел, по-шел… Оказалось — она на ступеньках тендера, такого железного ящика, который сразу за паровозом. Поднявшись по лесенке, Баязитова прижалась к невысокой стенке: укрылась за нею от ветра. Холода вообще-то она пока не чувствовала. По сторонам набежали огни стрелок, уплыли прочь. Стенка, ступени, перильца — все было железное, мокрое какое-то, неприятное. До Агрыза двести километров, ну да ладно, в шерстяных варежках, наверно, дотерпит — делать нечего. Если все время потопывать, постукивать ногами, то ничего, они согреются. Ой! Поезд, было плавно набирающий ход, вдруг зашипел и стал также плавно тормозить. Буфера опять заскандалили, заругались, но поезд тяжело фыркнул и остановился. Донесся резкий свисток главного. Еще лязгнули буфера. Поезд потихоньку пошел назад. Баязитова не успела сообразить, что к чему, как поезд вновь миновал стрелки, с гулом подкатил к станции и с размаху встал. Дернуло просто ужасно. В тот же миг из тендера выскользнула плотная, толщиной в добрую деревенскую перину, масса воды и упала на Баязитову. Пока она приходила в себя, заверещал очередной свисток, и о Баязитову разбился новый водяной пласт. Теперь поезд двигался вперед. Таким манером состав передвигали взад-вперед ровно трижды. И в последний раз на Баязитову упало сверху всего-навсего каких-то жалких полтора-два ведра.