В этой связи давно находившемуся в эмиграции лидеру коммунистов предстояло сыграть одну из ключевых ролей. Сразу же по возвращении в Испанию в декабре 1976 года Каррильо был отправлен в тюрьму, но уже в феврале 1977 года Суарес вступил в переговоры с ним. Лидер коммунистов откликнулся на инициативы премьер-министра. Каррильо согласился признать монархию, флаг и единство испанского государства, несколько успокоив, таким образом, опасения консерваторов[526]. Убедить коммунистов принять конституционную монархию стало большим достижением Суареса. Социалисты согласились на это значительно позже, поскольку после гражданской войны главный водораздел в обществе пролег между франкистами и республиканцами, и левые считали монархию неприемлемой для себя. Как бы то ни было, но Суарес считал присутствие коммунистов в системе вопросом фундаментальной важности и сумел решить его в процессе переговоров с Каррильо. Высшее офицерство открыто высказывало свое возмущение признанием Коммунистической партии в качестве легитимного участника испанской политической жизни, однако эту горькую пилюлю пришлось проглотить. Суарес смело и публично высказывался о своей убежденности в достаточной зрелости испанского общества «для освоения собственного плюрализма», о том, что дальнейшее пребывание коммунистов на нелегальном положении будет означать переход к репрессиям, и о том, что не считает население «обязанным видеть тюрьмы, заполненные людьми, попавшими туда по идеологическим причинам»[527].
Достижением Суареса, еще более выдающимся, чем включение в новую систему Коммунистической партии, стало согласие на самороспуск корпоратистского парламента — кортесов, — члены которого назначались (а не избирались) при Франко. Если бы Суарес просто объявил о его роспуске, его бы незамедлительно арестовали силовики. Вместо этого он занялся созданием коалиции за реформы. Выступив в парламенте с большой речью, он убедительно показал, что, если кортесы хотят избежать конфликтов и подрывной деятельности в Испании, им следует признать «плюрализм нашего общества», что означает наличие легальных возможностей для общественных объединений и политических партий. По его словам, «цели партий вполне конкретны и не в последнюю очередь состоят в приходе к власти. Поэтому, если само государство не предложит им стать на путь легальной деятельности, налицо будет лишь видимость мира, под которой будет зреть подрывная работа». Он сыграл на желании своей аудитории избежать «ниспровержений» и выразил уверенность в том, что собравшиеся понимают, что «конституционный вакуум, а тем более вакуум законности невозможны, и их не будет»