.
Из-за возможности критических дискуссий Гитлер терпеть не мог заседания кабинета министров. В 1933 году, когда он еще возглавлял коалиционное правительство, в котором консерваторов было больше, чем нацистов, кабинет заседал четыре-пять раз в месяц вплоть до летних каникул, после которых это происходило уже далеко не так же часто. Он предпочитал встречи с глазу на глаз, на которых он был уверен в своем превосходстве, и практиковал в отношениях со своими министрами ярко выраженный фаворитизм[865]. К концу 1930-х заседания кабинета вообще прекратились. К этому времени любая видимость коллективного управления исчезла, и никто в системе не ставил под сомнение, что правом принимать окончательные решения обладает фюрер, и только он. Политические вопросы, на которых Гитлер изволил сосредоточиться лично, решались им самим, причем для консультаций в каждом конкретном случае он мог вызвать к себе любого человека по собственному усмотрению[866].
К 1936 году популярность Гитлера в Германии не ставилась под сомнение. Несмотря на то что своим почти 99 %-ным результатом нацистская партия была обязана кампании запугивания значительного меньшинства электората и опасениям последствий негативного голосования, вполне очевидно, что тогда Гитлера поддерживала бóльшая часть населения Германии. Восстановление экономики, национальная гордость в связи с возрождением военной мощи страны и широко распространенное мнение о величии Гитлера были политическими реалиями того времени. Никто не был убежден в гениальности Гитлера в большей степени, чем он сам. Как пишет Кершоу: «Гордыня — эта почти катастрофически высокомерная самоуверенность — была неизбежностью. Момент, когда гордыня возобладала, настал в 1936 году»[867]. В начале 1938 года Гитлер говорил австрийскому диктатору Курту фон Шушнигу: «Я достиг всего, что собирался совершить, и поэтому я стал, наверное, величайшим немцем всех времен»[868].
Фашизм был достаточно распространенным движением межвоенного периода, а Италия и Германия являются ярчайшими примерами этого движения у власти. Наличие определенных различий между двумя этими режимами не является основанием не использовать термин «фашизм» по отношению к обоим — в конце концов, и коммунистические системы в разные периоды времени могли существенно отличаться друг от друга, что в том числе приводило их к трениям на международном уровне (как свидетельствует советско-китайский конфликт). Фашизм представлял собой особый тип политического движения. Несмотря на то что лидеры могли изменять его идеологическую основу с куда большей легкостью, чем могли позволить себе их противники из числа коммунистов по отношению к догмам марксизма-ленинизма, у фашистских движений был целый ряд общих черт. В их число входят прославление войн и насилия, экспансионизм, расизм, стремление к тотальному контролю, одержимость национальной солидарностью и отказ признавать право на различие ценностей и интересов внутри общества и, что немаловажно, вера в героизм руководителя. К ним Роберт Пакстон добавляет, в частности, «уверенность в том, что некая группа стала жертвой, оправдывающей любые действия, не связанные ограничениями права и морали, против ее врагов, как внутренних, так и внешних»; «верховенство инстинкта лидера по отношению к абстрактному знанию и общепринятым представлениям» и «определение правоты, исходящее из единственного критерия — приспособленности группы к борьбе за выживание»