Не дослушав разговорчивого ординарца, командир отправился получать водку и тушенку, прихватив с собой не успевшего еще проснуться Жирабаса.
Спустя четверть часа обитатели престарелого агитационного пазика покидали гостеприимный город под монотонный шум полусонного осеннего дождя, преисполненные радужных надежд на будущее и готовые к встрече с заманчивой неизвестностью.
— Ух, тушенки пожрем! — мечтательно облизывался Жирик, поближе подбираясь к сваленным в углу железным банкам. — Там ее, поди-ка, немерено! Жри не хочу!
— Балда! — шикнул на него Санек. — Откуда там тушенка! Это ж деревня! Тушенку на заводе делают. А в деревне сало, масло, мясо, яйца, самогон! Понял, дурья твоя башка?
— Ништя-я-ак!.. — блаженно закатывая к потолку мутные, опухшие глазки, шептал Жирабас.
В салоне воняло бензином, потом и киселью грязного, сто лет не стиранного Жирабасова белья. За окном медленно проплывали унылые, серые развалины пригородных поселков. Вяло барабанили по крыше мелкие дождевые капли:
— А-на-на-рхи-я… мать… п-по-ряд-к-ка… — тоскливо выводили они редкую ленивую дробь.
«Посмотрим! — размышлял Ермаков сам с собой. — Посмотрим. А что он там про диктатуру пролетариата говорил? Надо бы получше разузнать. И вообще: что это Губанов вдруг оппортунист? Вон какие дела ворочает: на всю страну развернулся. К Мосхве подходит. Только и слышно: спиртармейцы, коммунисты-спиртолитисты. А анархистов что-то не больно слыхать, чтобы где красным воевать помогали! Не-ет! Надо получше узнать! Что ж они, не за народ, не за пьяную радость освобожденного спиртопотребления и незащищенного секса?! Чего делиться-то?! Вместе сподручней! Легче! Сам ведь говорил: “Моя идеология проста. За народ болеешь? Для народа стараешься? Держи пять! Против народа пошел? Пьяное счастье всех спивающихся предал — к стенке, падлу, и все дела!” Посмотрим. Посмотрим…»
Повернувшись на бок и укутавшись в заношенную до дыр, видавшую виды шинель, он погрузился в раздумья о судьбах страны и перспективах предстоящей идеологической атаки на умы истосковавшегося по свободе спиртопотребления и жаждавшего, если верить Питиеву, всеобщего пьяного беспредела центрально-нечерноземного крестьянства.
Весь октябрь новоиспеченные анархисты носились по городам и весям Курской области. Объездили все северные и северо-западные районы — от Льгова до Золотухина, от Рыльска до Железногорска и Понырей. Везде агитировали за анархию народного спиртопотребления и веселый, пьяный беспредел на основе самоопределения всех спивающихся народов. Действовали по одной и той же отработанной схеме. Приехав в какую-нибудь деревеньку побогаче, через установленный на автобусе громкоговоритель оповещали местных жителей о целях своего появления. Останавливались перед зданием поселковой администрации, возле магазина или больницы, у школы или на стадионе, устраивали митинг. Взобравшись на крыльцо, на крышу сарая или даже собственного пазика, Чопик обращался к собравшимся с пламенной проповедью почерпнутых из бесед с Питиевым анархических идей.