Молва летела впереди старенького агитационного автобуса. И в Один прекрасный день Ермакова прогнали из деревни, после того как °н в конце митинга выступил с традиционным призывом к началу экспроприации и отстрелу всех врагов спивающегося сельского пролетариата. Потом его митинги перестали собирать тысячные толпы, и ему пришлось проповедовать по кабакам и притонам, в которых всегда находилось некоторое количество благодарных слушателей в лице местных бомжей и алкоголиков. Однако и этой аудитории батька лишился в самом скором времени. После нескольких попыток произвести самочинные, не одобренные «обчиством» реквизиции, его просто перестали пускать в деревни: предупрежденные о приближении анархистов крестьяне выставляли на дороге вооруженные заслоны и без разговоров заворачивали пытавшихся достучаться до их глухих ко всем призывам пьяных сердец агитаторов. Несколько раз их обстреливали из засады обиженные ими местные кулаки, а под конец им объявил войну главарь железногорской банды Бухого креста настоятель местного прихода отец Вливалий, невзлюбивший батьку за развернутую им антирелигиозную пропаганду и совершенное бомжами, по слухам, с его подачи, ограбление храма Спаса на Дрожжах.
Почуявшие неладное анархисты не стали дольше испытывать судьбу и в конце месяца покинули пределы области. Пробираясь к Бородянску, оставшись без средств к существованию и не рискуя возобновлять идеологическую работу в массах, промышляли мелкими эксами и воровством в окрестностях Навля и Карачева. Иногда эксы не удавались, и тогда, чтобы не умереть с голоду, приходилось побираться. Благо у Каляна и Жирабаса имелся большой опыт по этой части, а Жирабас — так тот вообще являлся прирожденным попрошайкой. Он обычно и ходил по домам, рассказывая сердобольным деревенским бабам душещипательные истории о своем детдомовском житье-бытье и собирая в большой рогожный мешок щедрые подачки.
Ему придумывать-то ничего особенно не нужно было. Уроженец столицы, он рано хлебнул лиха. Родители его были алкоголиками, и ребенок родился с небольшими психическими отклонениями. Ему было семь лет, когда не просыхавшие ни на час мама и папа пропили свою однокомнатную квартирку в полуразвалившейся химкинской хрущевке. Маленький Жирик очутился на улице. Попал в банду малолетних беспризорников, жил в подвале, пил ацетон, курил веники, нюхал клей, воровал на базаре и попрошайничал в метро. Десяти лет от роду был выслан в административном порядке в один из детских домов Воркуты в соответствии с указом столичного мэра Колобкова о борьбе с подростковой преступностью и безнадзорностью.