— Судзуму-сан! Откройте!
В ответ — басовитое ворчание.
Нет, это не аптекарь ворчит. Это небеса ворчат. Это сердится бог-громовик Рэйден, в честь которого меня и назвали. Пляшет, бьёт в боевые барабаны. На кого он сердится? Ну не на меня же! Богу подлые дела не по нутру. Он подлецов молнией карает.
— Открывайте немедленно!
Я замолотил кулаком в запертые двери. Створки ходили ходуном, но держались. Над головой по небу — мглистому, быстро чернеющему — неслись клочковатые тени. Они смахивали на злобных духов, учуявших поживу. В прорехах мелькали колючие искры звёзд. Улицу поливал дождь: припустит, стихнет на миг — и вновь зарядит, как бешеный. Порывы ветра раскачивали жёлтый фонарь на углу. По размокшей улице, подражая буйству теней небесных, метались тени земные.
Самой буйной была моя собственная.
— Я всё знаю! Открывай, негодяй!
В лавке стукнуло, зашуршало. Лязгнул засов, дверь открылась. Я как раз собирался пнуть её хорошенько — и чуть не угодил ногой по живому человеку.
— Я всё…
— Простите, Рэйден-сан! Простите меня!
Хрупкая девичья фигурка скользнула наружу, под секущие плети дождя. Рухнула на колени, только брызги полетели:
— Я виновата! Я во всём виновата!!!
— Теруко?!
— Это я, я! Отец ни при чём!
Пачкаясь в размокшей глине, девушка принялась бить поклоны. Лицом в грязь. Лицом в грязь. Раз, другой, третий.
— Избейте меня! Отведите в тюрьму!
— Прекрати! Не надо!
— Это я, всё я! Я его сделала!
— Что ты сделала? Да вставай же!
— Я сделала то лекарство! Я ошиблась! Ошиблась!
— Какое лекарство?
Я знал, какое.
— Другая склянка! Вытяжка марумеро! Это из-за неё!
— Зачем, Теруко?!
— Я ошиблась! Хотите, я покончу с собой?
Мой гнев истаял, будто комок едкой соли под ливнем. Зачем я ломился в аптеку? Чего хотел? Бросить обвинения в лицо Судзуму? Схватить его за шиворот? Пинками гнать до полицейской управы? Требовать написать признание? А теперь что? Тащить в управу рыдающую Теруко?!
— Умоляю простить меня, Рэйден-сан! Я виновата-а-а-а…
Я шагнул к девушке — поднять на ноги, увести под крышу. Меня грубо оттолкнули, я сам едва не шлёпнулся в грязь. Вылетев из дверей, отец Теруко с неожиданным для его телосложения проворством подхватил дочь. Сгрёб в охапку, зажал рот пухлой ладонью, потащил в дом.
Теруко мычала и вырывалась.
— Заберите её! — вопил аптекарь, обращаясь к кому-то, скрытому от меня. — Заприте! Заткните этой дуре рот…