— Нет познания, нет достижения, нет недостижения…
Я опустился на колени позади монаха.
— Она жива? — тихо спросил я.
Разумеется, я говорил не о бабушке.
Вместо ответа Иссэн свистнул. Из кустов вывернулась кудлатая собачонка и радостно тявкнула при виде меня. Знала, пройдоха: дружище Рэйден всегда захватит с собой что-нибудь вкусненькое. Разве у монахов, отказавшихся от мясной пищи, разживёшься лакомством?!
Хвост собачонки мотался из стороны в сторону: вот-вот оторвётся.
— Живая! — обрадовался я. — Хвала небесам!
— И весьма бодрая, — добавил Иссэн. — Я бы сказал, чрезмерно.
— Мики! Иди ко мне, красотка!
Собака облизала мне всё лицо.
— Наставник! Вы давали ей то, что я принёс вчера?
— Вчера на ужин она получила хорошую порцию. И сегодня на завтрак — тоже.
— Я боялся, что она сдохнет.
— Я тоже. Но, как видишь, совсем даже наоборот — Мики брызжет энергией.
— Это хорошо? Ведь правда, это хорошо?
— Для Мики — хорошо.
Завтрак? Дело близилось к ужину. Сбежать из дома я сумел лишь тогда, когда отец, утомленный побоями и лечением, заснул. Во сне он храпел, замолкал, опять начинал храпеть, вздрагивал, что-то бормоча — короче, меньше всего походил на героя древности. Мать утонула в домашних хлопотах, О-Сузу штопала прохудившуюся одежду — тут-то я и выскользнул на улицу, рванув со всех ног в гору, к храму.
Небо затянули облака, кучерявые как листья салата. Временами срывался дождь, но быстро затихал, уходил в сторону моря. Жара спа̀ла, но я всё равно вспотел: от бега — и от возбуждения.
Что ждет меня в Вакаикуса?!
— Я принёс вам лекарство, наставник. Обещал и принёс.
— Благодарю, Рэйден-сан.
Иссэн принял из моих рук настойку с женьшенем. Ну да, медвежья желчь, мясо ужа — помню, как же! Открыв флакон, настоятель принюхался, потом отпил капельку. Спустя минуту он сделал глоток побольше.
— Совсем другое дело, — произнёс он. — Совсем другое.
— Как вы, наставник?
— Я? Чудесно. А ты? Как ты, юный упрямец?
Я не нашелся, что ответить.
— Знаешь ли ты, на чем держится очарование? — спросил Иссэн.
Я давно привык к тому, что он меняет тему разговора быстрее, чем сенсей Ясухиро бьёт плетью. В детстве это доводило меня до бешенства. Казалось, старик издевается над своей жертвой, травит её словами, как гончими псами.
— Это четыре резных столба: саби, ваби, сибуй и югэн. Саби — это естественность бытия. Оно кроется в несовершенстве: патина, ржавчина, мох на камне. Время, накладывая свой отпечаток, выявляет суть вещей. Ваби — это обыденность. Простота, воздержанность, отказ от лишнего, броского, нарочитого. Сибуй — это сочетание первых двух качеств, их слияние. Естественость и обыденность, то есть хороший вкус. Если нож сделан из отличной стали, он не нуждается в хитром орнаменте. И наконец, югэн. Намек, недосказанное, оставшееся невидимым…