– Молчи, сучка.
Потом кивнул Шубе, чтобы сел рядом с ней, а сам выключил свет и пошел открывать. Из коридора донеслось:
– Кы!.. Кык. Кык вам не стыдно, гр… греб вашу мать!
Кафан вышел и сразу затворил за собой дверь. Он вернулся всего через минуту. Посмеивался.
– Там лысый один, качается, как осина, говорит: сейчас милицию вызову!..
Шуба тоже загыгыкал. Понял юмор, как ни странно.
2.
Жора покупал эту сумку прошлой весной в Армавире, когда на улице стояли самые первые, салатово-зеленые теплые дни. Ночью дождь, утром солнце. Блестящий мокрый асфальт, красивые лица девушек. Почему он выбрал в магазине именно этот мрачный черный «стримлайн»? Черт его знает. Специально обработанный нейлон «хай-тех», прочный, как обшивка ракеты-носителя. «Сумка практически без износу», – сказала продавщица.
Сейчас Шуба снял с этой сумки ремень, сделал удавку и набросил ее Жоре на шею. Он как-то по-особому перекрутил сзади концы, так что ремень скользил легко и неотвратимо – похоже, Шуба в таких делах давно не мальчик.
– Все равно жизнь дерьмо, – успокоил он Жору. Потом деловито бросил Кафану: —…Обоссытся, я тебе точно говорю.
– Его проблемы, – проворчал Кафан. Он повалил Лену на полку и пытался влить ей в рот остатки лимонной настойки. Лена отворачивалась, выгибалась, настойка бежала по щекам к шее, смешивалась со слезами; Кафан методично наносил удары по лицу, словно гвозди забивал. «Блестящие» знай себе напевали про облака.
– Нет, она не верит, – смеялся Кафан. – Ты ведь все равно это выпьешь, ласковая моя, до последней капли. Я упорный, у кого хочешь спроси. Так что давай по-хорошему… – он снова ударил Лену. Взял ее лицо, повернул в сторону. – Вон, познакомься – Шуба. Знаешь, что он делает? Ты хорошенько вглядись. Он собирается сделать твоему педриле «два конца, посередине гвоздик» – слышала о таком? Не слышала, нет?.. Объясняю: сейчас Шуба потянет ремешок в две стороны, и жопе Владимировичу нечем ста нет дышать. Он будет корчить тебе рожи, пускать сопли носом, выписывать ногами разное… а потом у него встанет. Ну точно, ты сама увидишь. Полминуты каких-то – и парень кончит. И затихнет. Совсем. Шуба уверен даже, что он обоссыт себе при этом штаны – ну, здесь я Шубе верю, в таких делах он молоток.
Шуба, польщенный, хмыкнул что-то, разрезал помидор, посолил и принялся жевать. Не спеша вытер руки о скатерть, взялся за ремень и вдруг резко потянул его в стороны. У Жоры сразу потемнело в глазах, тело дернулось, откуда-то издалека, за тысячи километров, прилетел металлический звон – звон наручников. Потом голос.