Первые годы мне хотелось ее убить. Теперь я мечтала, чтоб она жила вечно. И мучилась. День за днем. Она забыла старый, как мир закон: хочешь мстить, вырой две могилы. Да, она выиграла, прогнав его.
Но что это была за победа?
Ожидания – пытка. Как и надежда, что все исполнится вот-вот-вот. Два злейших врага спокойствия. Ты счастлив, когда ничего не ждешь. Стоит разок поддаться, и ты никогда уж не перестанешь.
Ждать и надеяться… Разочаровываться, надеяться и опять – ждать.
Сколько лет прошло?..
Так, секунду. Тогда мне почти исполнилось шесть… Значит, девять. Да, как минимум девять. Мы уехали, как она хотела. Ральф устроил ей веселую жизнь, но вряд ли Джесси заметила. Все ее существо, казалось, зависло в ожидании весточки, комментария, ну, хотя бы лайка…
С той стороны была только пустота. Джесс очень быстро утратила свою спесь и превратилась в издерганного Хатико.
Когда мне было тринадцать, Фила турнули из семинарии. И вот, щелк пальцами перед камерой, – я уже стою перед зеркалом; две сразу портнихи пытаются застегнуть лиф платья.
– Сколько ты говоришь, ей лет?.. – спрашивает одна.
– У них это семейное, – говорит другая. – Сколько лет твоей сестре, детка?
– Тридцать. Моя «сестра» – моя мать.
Свадьба.
Граф с сомнением пьет за здоровье сына. Гости пляшут и веселятся. Фердинанд и я стащили шампанского и пьем под столом. Близнецы грозятся все рассказать мамаше. Приходится взять и их.
Им девять.
Графиня промокает кружевным платочком глаза. Как-то странно видеть ее такой. НЕ-беременной.
– Спорим, она хотела бы, чтоб тут стоял Рене? – говорит Фредерик, один из близнецов. – Спорим? С тех пор, как он умер, ей на все наплевать… Даже на Ренне-младшего, а ему всего четыре!..
– Захлопнись, – говорит Фердинанд, полотенцем приглушив выстрел и дав пене стечь, пускает бутылку по кругу. – Отец предпочел бы, чтобы вместо Филиппа тут стоял Цезарь.
– Дебилы! – говорю я, презрительно фыркнув. – Моя мать предпочла бы аборт, так что хватит ныть! Пейте!
Мы молча, по очереди пьем…
Вот мне четырнадцать с половиной.
Я только что приехала на недавно отстроенную виллу. Белый, в дымных разводах мрамор, металл и пуленепробиваемое стекло. А за стеклянной стеной – Эльба. И чайки над волной. Голосят, как на черной мессе.
Меня турнули из интерната. С видео доказательствами. Филипп пересматривает, так и этак крутя головой.
– Господи, – выдыхает он. – Когда я был в семинарии, я многое повидал, но это… И застегнись уже. Ты простудишься.
– Я закаленная, – говорю я дерзко, и моя блузка распахнута почти до пупа. – Смотрю, семинария тебя всерьез изменила… Ты боишься сисек?