— Мы их берём, — решительно сказал Кажни. — Я не хочу, чтобы завтра по нам стреляли из наших же орудий.
Отделение занялось приготовлением лазерных пушек к движению, фиксируя их на металлических дорожках, закрепляя энергетические ячейки и отсоединяя срезные штифты так, чтобы прорезиненные колеса касались пола. Они начинали с тремя, но треть их небольшой батареи погибла три недели назад от залетевшего в амбразуру случайного осколка, вместе с орудием погиб и рядовой Саббагх.
Голдберг и Коста подняли лафет ближайшей лазерной пушки и потащили её к пандусу орудийного окопа. Ближе к амбразуре бомбардировка выглядела ещё более шокирующей. Ударные волны швыряли в лицо горячий ветер, и он зажмурился от огня и детонации.
— Куда мы идём? — крикнул он сержанту.
Кажни махнул рукой прямо в дверной проём.
— Просто направляйся к космическому порту и не останавливайся, — сержант оглянулся, когда сзади подкатили вторую пушку, Кавар и Адон стояли за подъёмным рычагом. Он достал лазерный пистолет, хотя Голдберг понятия не имел, для чего тот может пригодиться. — Все готовы?
Они кивнули и вернулись к задаче, медленное движение сменилось уверенным шагом, когда расчёты поднялись на вершину пандуса. Голдберг осмотрелся и увидел, как в небесах танцует синее и оранжевое пламя, сверкая над экраном пустотных щитов. Несмотря на энергетические поля, случайные ракеты и снаряды падали на землю, разбивая широкую феррокритовую полосу шоссе и его грязные окрестности, разрывая кровавые дыры в потоке солдат, хлынувших обратно в убежище космического порта Львиные врата.
Отделение тяжёлого вооружения прибавило шагу, когда вышло на более ровную поверхность дороги, присоединившись к тысячам других солдат Имперской армии. Рядом подпрыгивали и раскачивались полугусеничные машины и грузовики с бортовыми платформами, прокладывая себе путь по усеянной снарядами земле, перевозя раненых и тех, кто считал себя слишком важным, чтобы идти пешком. Над одним из забрызганных грязью транспортов Голдберг увидел огромное знамя полковника Майграут, ярко-алое и окаймлённое золотым шитьём. Оно казалось неуместно ярким среди грязи и тусклой униформы.
Все выглядели такими же уставшими, как и Голдберг. Некоторые переставляли ноги с наполовину отсутствующим взглядом, который он хорошо знал, в серых и зелёных мундирах, забрызганных кровью — их собственной или чужой — и грязных от долгой осады. С испачканными лицами, забинтованные, с руками на повязках или с другими ранами, они превратились в человеческую реку, текущую по четвёртому шоссе.