– А если бы вы писали стихи? – задает Мефистофель правильный вопрос.
– Это абсолютно невозможно, – отвечаю я.
– Невозможно – почему?
– Вот по той же самой причине. В стихах ведь все строчки висячие. Я бы просто с ума сошел.
Другой врач сказал бы мне, что с ума я в принципе уже сошел и мне нужно лечиться. Но не Мефистофель. Он и эту особенность моей психики поворачивает в мою пользу.
– Перфекционизм – это стремление к идеалу, – говорит он. – Вы, как личность творческая, подвержены этому в большей степени, чем люди без творческой жилки. Это вам сильно мешает писать?
– Мягко говоря, да.
– При этом, – говорит он, – вы прославились как один из самых изощренных стилистов.
Больше он может ничего не говорить. Мы с ним понимаем друг друга, как два закадычных приятеля. Если мой перфекционизм мешает мне писать, но при этом я прославился как изощренный стилист, то не разумно ли предположить, что второе обстоятельство просто вытекает из первого? То, что мешает, на самом деле помогает. Свой гонорар сегодня он уже заработал.
Потом мы говорим о моем сне. Это наша любимая тема. Мефистофель объясняет, что череп в балагане не несет в себе никакой угрозы.
– Это не страх смерти, как вы, вероятно, думаете, – говорит он. – Скорее тут более интересная цепочка ассоциаций, в вашем вкусе. Древние, как вечность, горы… Голые скалы… Череп… Словом, вы меня понимаете…
О да, маэстро!
– Куда интереснее точка на белом снегу. Точкой являетесь вы сами. Вы ведь из тех людей, которые видят не стакан, а трещину в стакане, я правильно говорю?
– Да, – отвечаю я.
– Хорошо! Итак, трещина в стакане, инородное вкрапление в фарфоровой чашке или тарелке… Это вас терзает?
– Возможно.
– Вот! А в данном случае таким же нарушением идеала оказываетесь вы сами, причем в собственных глазах. Это очень интересно! И одновременно вы хотите подняться на перевал, но не можете этого сделать, и это вас тоже мучает. Перевал, на который вы не можете подняться, – это все тот же недосягаемый для вас идеал, а если говорить проще, незавершенное действие. И вот это чувство незавершенности и одновременно постоянно нарушаемого идеала возвращается к вам во сне снова и снова, что не менее интересно. Но если суммировать все сказанное, не окажется ли так, что вы просто всегда недовольны самим собой? Это мешает вам быть счастливым, но хотите ли вы счастья? Этимологически «счастье» – значит «часть». А вас разве устроит часть? С вашим- то стремлением к совершенству! Таким образом, мы имеем замкнутый круг. Недовольство самим собой мешает вам счастливо жить, но при этом вы не согласитесь ни с каким компромиссом, ни с какой частью. Так не разумнее ли понимать это противоречие не как проблему, а как творческий стимул, который, возможно, и есть ваше счастье, вы не находите?