– Оденься, кобель! Хватит трястись! – крикнул Петро.
Тот встал и метнулся в предбанник. Через пару минут он вышел одетый.
– Через час люди начнут собираться. Они видели, что мы здесь оставались, что говорить будем про этих? – Петро кивнул на убитых.
– Не знаю, – опустив голову, ответил Степан.
– А я знаю. Мы у них поели, попили и ушли, вон на тот сеновал, отдохнуть. А сейчас вернулись, а тут такое. Слышали шум, речь польскую – «Пся крев!» кто-то орал. Следы вишь кто-то вилами на земле оставил, вон куда ведут, понял?
– Не понял, – сначала прошептал Степан, а потом, спохватившись, сказал: – Теперь понял, это ж они, ляхи, за нами приходили, а порешили Михася с женой!
– Вот, правильно, а теперь ждем народ, горилку, что осталась в доме, тащи прямо сюда.
Через час примерно стали подходить те, кто хотел избавить землю украинскую от ляхов и прочей нечисти. Почти все для храбрости еще дома хлебанули горилки, и, когда они увидели убитых Михася с женой и услышали рассказ Петро о том, что здесь ночью было, доказывать уже ничего не пришлось. Братья Михася кинулись к дому поляков и сразу нашли обагренные свежей кровью вилы. Выламывая двери их дома, никто уже не собирался разбираться – семья была просто растерзана озверевшими «добропорядочными соседями». И понеслось… За ночь вырезали всех, кто не успел унести ноги в лес. Утром, не глядя в глаза друг другу, истинные украинцы делили скот и утварь убитых ляхов.
С той поры Степан считал Петро своим старшим братом и во всем ему подчинялся. Они держались вместе, но в плен попали в разное время и встретились здесь, в этом лагере, случайно.
Петро толкнул спящего.
– Вставай, пора, – шепнул он ему. Тот сразу все понял и тихо поднялся.
Петро толкнул спавшего рядом Михаила Поперечного. Этот коренастый мужик, с низким лбом и маленькими, спрятанными глубоко черными глазами, не зря носил погоняло Туз. О нем мало кто что знал, он также был бойцом Украинской повстанческой армии и тоже был пленен где-то в Чехословакии в конце войны. Получив десять лет лагерей, пришел этапом год назад в этот лагерь и столкнулся лоб в лоб с Петром.
«Не думал, что свидимся, Миша», – прошептал Шрам ему на ухо.
«А я рад земляку, давно не виделись», – услышал он неожиданный ответ, потому как сам он радости от встречи не испытал. Этот Миша был вместе с ним в Бабьем Яру под Киевом. Когда там ликвидировали евреев. Они оба стояли сначала в оцеплении, а потом пришлось подменять своих товарищей из расстрельной команды. После Бабьего Яра Петро долго не мог спокойно спать. Снились лица расстрелянных и музыка, под которую все происходило. Он стал ненавидеть любую музыку. Вообще, этот массовый расстрел, эта бойня для него были неприятны. Грязная работа, которую немцы переложили на плечи оуновцев, так же, как и во Львове. Петро не чувствовал себя борцом за свободу родины, героем, нажимая на спусковой крючок пулемета по обезумевшей от страха и унижения массе человеческих тел. Он, профессионально подготовленный к диверсионной работе, считал, что это не его дело. Но приказ есть приказ. Приказы не обсуждают, их выполняют.