— Его же судить надо было за совращение несовершеннолетней! — воскликнула Качырий.
— Не сказала я в милиции про года свои. Пожалела его. Думала, заговорит в нем совесть, приедет или напишет. Говорю же, глупая была. Эх, Качырий, никто не знает, сколько мне пришлось пережить! Марпа поедом ест: на её шее сижу. Работать идти — ребенка не с кем оставить. В ясли не берут, мест нет.
— Домой бы вернулась.
— С таким «товаром» как в деревне покажешься? К кому придешь? Матери нет, давно умерла, отец с фронта не пришел. Я ведь у дяди жила, отцова брата. Дядя и за ворота бы не пустил, людей постыдился. Эх, не стоит вспоминать, душу бередить. Вот гляжу на тебя, на людей и кажется мне: жизнь прошла где-то стороной, мимо меня. Красивая жизнь, счастливая… Все у меня есть, как говорит братова жена, барахла — носить не переносить. А счастья нет. Душа горит. Думаешь, я бы не смогла устроить свою жизнь? Был момент, упустила. Помню, пришла в райком, к самому большому начальнику. Доронин его фамилия. Так и так, говорю, или квартиру дайте, или ребенка заберите. Хороший попался человек. С квартирой помог, на работу устроил, через месяц и дочку в ясли определил Живи, товарищ Пакеева! А я… через год машину швейную себе купила, с работы ушла, дома начала шить. На базар. В пошивочной же работала, научили дуру. Все легкой жизни искала, хитрее людей хотела быть, вот и доискалась, дохитрила.
— А сейчас как? Тоже хитришь? — спросила Качырий.
Фекла метнула на нее быстрый взгляд, отвернулась. Скулы её порозовели, даже мочка уха стала малиновой. Похоже, Фекла отчего-то смутилась или рассердилась за прямой вопрос.
— Как… Помнишь, ты расхваливала деревенскую жизнь? Побыв в гостях, чего, не хвалить. А ты попробуй поживи в деревне. Видишь, руки-то какие стали? Хорошо тебе, муж есть. В начальниках ходит. Тебе не придется ухаживать за пятнадцатью коровами, корма, воду таскать, доить, навоз убирать. Жена начальника!
— Почему не придется? Куда пошлют, туда и пойду. Может, как раз в доярки.
— Не пойдешь. Языком-то трепать легко. «Куда пошлют, туда и пойду». Я тоже так думала, когда в деревню ехала. Сама в доярки напросилась. Брат с невесткой возле скота тысячи загребают, как тут утерпеть.
— Ну и потом?
— Что потом? Они-то огребают, а мне — шиш. Ты не сердись, я сегодня сама не своя. Душа горит. Оставь меня, делай свое дело.
Качырий убрала со стола, перемыла посуду, принесла свежей воды. Фекла все еще сидит, облокотившись на стол и обхватив голову руками.
— Качырий, — вдруг вскинулась она, — я думаю уехать куда-нибудь. По вербовке. Что ты присоветуешь?