— Ты гостью, гостью угощай. А я только что из-за стола.
— Только что или нет, мы не видели.
— Ладно, ладно, коли так…
Женщина бережно отламывает кусочек хлеба, степенно берет, ложку аккуратно, с краешку, черпает из ближней тарелки и. держа ложку над куском хлеба, чтобы не пролить ни капли, подносит её ко рту. Отхлебнув, она каждый раз кладет ложку на стол, бесшумно прожёвывает пищу, одновременно прислушиваясь к разговору. Три-четыре ложки, кусок съеден и женщина, поблагодарив хозяйку за утешение, выходит из-за стола. На освободившееся место Степаниха приглашает другую.
Качырий еще в детстве с каким-то благоговением наблюдала, как истово, по-крестьянски бережно и уважительно к пище, едят простые деревенские люди. Особенно этим отличается женщина-марийка. Она никогда не сядет впритык к столу и, упаси боже, не навалится на него грудью, а сидит прямо, не прикасаясь руками к столешнице, и при этом ест удивительно аккуратно, не оставляя после себя ни крошки хлеба, ни капли супа на столе.
Смеркалось. Степаниха зажгла висячую, под круглым абажуром, семилинейную лампу.
— Ой, дочка, как хорошо, что ты приехала, — в который уже раз говорила бабка Епремиха, то так, то этак разглядывая Качырий и похлопывая её по спине. — Спасибо, что не забыла соседей своих, навестила. И впредь приезжай, с братом приезжай. Чай, женатый эн?
— Двое детей, сын и дочка.
— Ой, хоть бы разок поглядеть на его жену! Верно, приезжайте на октябрьские, а?
— Там видно будет…
— Ты, сарманай[11], не отговаривайся! Не «видно будет». а приезжайте. Муж-то у тебя есть?
— Нет.
— Что так?
— Да как вам сказать… Наверное, еще в зыбке качается.
— Э-э, тогда ты больно привередлива, — Епремиха укоризненно покачала головой. — Гляди, останешься вековушей, выхватят твоего суженого из зыбки-то. Нынешним девкам да разженям пальца в рот не клади — вместе с рукой отхватят и даже спасибо не скажут.
— Оно и хорошо, коли привередлива, — вступила в разговор Степаниха. — Сама знаешь, какие нынче мужики пошли. Тот водку пьет, жену колотит, этот, кобель, по бабам бегает… Чем за таким горе мыкать, лучше одной жить. Одна голова — один ответ.
— Не все же такие. — тихо обронила Таис.
Качырий поблагодарила за угощение, вышла из-за стола. Бабы загомонили, кинулись к ней.
— Что рано выходишь? Покушай еще.
— Молочка-то, молочка нашего отведай! У нас корова нынче мало тает, зато молоко жирное.
— Яишенку-то и не тронула. А я-то старалась, на самый жар поставила. Чу, не пригорела ли?
— Э-э, сарманай, сметаны-то почти полон горшок! Ты что, думаешь, я её назад понесу? Давай садись, ешь. такой сметаны во всем Маскануре не найдешь!