— Если ты скажешь еще хоть одно слово, то уже больше ты ничего не скажешь, — сквозь зубы процедил Бахманов.
Качырий тронула Пузырькова за рукав.
— Прошу вас, не связывайтесь. Я сама…
— Ну хорошо.
Как только Пузырьков скрылся в подъезде, Качырий подхватила Костю под руку. Она онасалась, что Николай Семенович передумает, вернется и тогда…
Пройдя полквартала, она остановилась, хмуро спросила:
— Ну, что ты хотел мне сказать?
Холодность девушки вновь взвинтила уже начавшего успокаиваться Бахманова, он криво усмехнулся:
— По-моему, это со мной хотели поговорить.
— Тогда зачем караулил у подъезда?
— В своих действиях отчитываться не намерен.
Как он с ней разговаривает! Таким Качырий еще ни разу не видела Костю. Вдруг на нее пахнуло водочным перегаром. Ах, вон оно что, напился! Оттого и смелый такой. Кто знает, что может взбрести пьяному в голову. Качырий пытливо глянула на парня. Тот. не сводя с пес горящих глаз, перекатывал в губах замусоленный огрызок папиросы. Сердце Качырий словно клещами сдавил страх.
— Костя, — начала она, стараясь придать своему голосу как можно ласковый тон, — ты меня извини. Я… я совсем забыла, что мы собирались в театр. И потом… думала, ты не достал билетов.
— И немедленно подцепила инженера? — Бахманов выхватил из кармана смятые билеты, сунул в руку девушке. — На. бери! Сбереги на память! А я…
— Костя!..
— Чего испугалась? — Бахманов шумно дышал, грудь его вздымалась, как кузнечные мехи, пот был полуоткрыт. казалось, ему не хватает воздуха. Вдруг он медвежьей хваткой стиснул плечи Качырий. притянул её к себе, прохрипел: — А если я тебя… убью?!
У Качырий подкосились колени, перед глазами качнулось высокое звездное небо…
— Что ж… если в этом твое счастье…
Опомнившись, Бахманов резко оттолкнул её от себя, пошатываясь, отошел к забору, уткнулся з пего пылающим лбом…
Качырий хотела тотчас убежать, но удержалась. Большой, сильный, добрый Костя стоял неподвижно, ссутулившись, с безвольно повисшими руками и казался таким беспомощным, что сердце Качырий пронзила щемящая женская жалость. Она нерешительно подошла к нему.
— Присядем, Костя. Тут есть скамеечка.
Бахманов послушно оторвался от забора, сел, рывком вытащил пачку папирос. Руки его дрожали, спичка гасла.
— Ты разве куришь?
Бахманов промолчал.
— Скажи, Костя, за что ты на меня злишься? Что плохого я тебе сделала? Ну, не пошли в театр…
— А зачем ты ходишь с этим пижоном?
Слово «ходишь» неприятно резануло Качырий. Выходит, ревность. Только этого ей не хватало! Да и на каком основании? Подумаешь, разорился на один билет в кино. Ведь ничегошеньки она ему не обещала, да и разговора о том, чтобы дружить, не было. Согласилась пойти ради компании, только и всего. Какие же все-таки мужчины собственники!