издалека видна холщовая котомка, перекинутая за спину. Услыхав гул мотора, женщина обернулась, стоит, ждет. Когда машина с надсадным ревом преодолела крутизну оврага, женщина подняла руку. Но машина не остановилась.
— Вот дьявол! — рассердился Микале. — Иной раз полный кузов насадит, а тут в пустую кабину не взял.
Женщина, наверное, потеряла надежду ехать на машине, шагает вдоль дороги прямо по снегу, даже не оглядывается.
Поравнявшись с ней, Микале нажал на тормоза, приоткрыл дверцу кабины.
— Садись, кувай.
Женщина все еще не верит, на самом деле посадит или смеется над ней? Микале повторил приглашение. Тогда только она поверила улыбчивому шоферу, обрадовалась.
— Ой, больно пасибе, сынок! Дай бог тебе здоровья.
— Котомку-то сними. Рядом с собой положи, места хватит.
— Ой, больно паспбе! Пешком бы шла, да-а… силушки нет. По ровной дороге еще ладно, шагаю. А как на горушку поднялась, тут и задохнулась. Шагаю, а сама фу да фу… Как рыба на бережку!
Таких разговорчивых пассажиров Микале особенно любит. И правда, что хорошего сидеть в кабине одному? За разговором дорога короче, а с новым человеком познакомишься, что-нибудь интересное услышишь.
— Сколько лет тебе, кувай? — сторожко следя за дорогой, краем глаза глянул на женщину Микале.
— На пасху пятьдесят шесть годков исполнится, — охотно ответила та. — По годам считать, так еще не старая, — здоровья нет. Желудком больно маюсь. К докторам много раз хаживала, лекарства давали, в горло резиновую трубку вставляли, белой кашицей из мела потчевали — это когда в темной комнате кишки через мутное стекло разглядывали… А все равно болит! Того не ешь, говорят, этого не ешь… Теперь не знаю, чего и есть, хоть не емши живи. Ты-то куда так гонишь?
— В Памаш-Эшер.
— Ой, сарманай, так ведь это совсем по пути! Я из Токтайсолы, может, слыхал?
— Из Токтайсолы?! Погоди, уж не бабка ли Епремиха будешь? — обрадовался Микале. — По «сармапаю» признал.
— Она, она самая… А ты э-э… не сыпок ли Ондри Павыла? Звать-то как?
— Микале.
— Микале, истинно Микале. Ой, сарманай, вот ведь с кем ехать довелось!
Разговор в кабине оживился. Епремиха рассказала о приезде в деревню Качырий, расспросила Микале с его житье-бытье и под конец принялась звать к себе в гости.
— Мучицы овсяной чуток припасла, блинов с маслицем поешь.
— Спасибо.
— Ты, сарманай, сперва поешь, потом пасибо-то говори! — рассердилась Епремиха и с нескрываемой обидой добавила: — Что это вы меня обходите? Качырий приехала, к Степанихе зашла. Ты мимо проезжаешь. Айда! У меня трое парней недавно на постой определились. Весе-олые! Только один, черный-то. все думает, думает…