Сегодня Яшмолкина в качестве секретаря участвует на процессе в вышестоящем суде. Рассматривается уголовное дело двухгодичной давности. По первому приговору все трое обвиняемых, двое мужчин и одна женщина, были осуждены к высшей мере наказания. Кассационная коллегия Верховного суда РСФСР вернула дело на новое рассмотрение. Второй приговор: одному из обвиняемых высшая мера наказания, двум другим, в том числе женщине, — десять лет лишения свободы. Снова кассационная жалоба, и снова приговор отменен, а дело направлено на пересмотр. Теперь Верховный суд республики уже в третий раз рассматривает это дело. И опять весь состав суда — другой.
Показания дает подсудимая, женщина с ярко-красными губами и серым, помятым лицом с бесцветными, холодно-льдистыми глазами. Качырий слушает её и чувствует, как по телу пробегают мурашки — о таких страшных вещах и так спокойно, равнодушно говорит подсудимая.
— Кузьмину мы с Богачевым вдвоём ухлопали. Вечером это было, в одиннадцатом часу. она уже спать легла. Богачев постучал в дверь. Откликнулась я — постороннему она не откроет. Богачев там же, в сенях, схватил ее, а я дверь заперла. Кузьмина оборонялась здорово, да только у него — нож. Потом Богачев волоком втащил её в избу. Стали мы собирать добро, которое получше, деньги искать. А Кузьмина-то, видать, не кончилась еще, живая, голову этак подняла, встать хочет… У Богачева нож-то еще в сенях поломался, рукоятка только осталась. Говорю же, у нас он взял нож-то, кухонный, картошку я им чистила. «Скорее, дай что-нибудь!» — кричит. Гляжу, на плите утюг стоит… Сама я её ни разу не ударила. Богачев прикончил. Утюгом.
— А где в это время был Мирошниченко?
— Откуда мне знать? С нами его не было. Не причастен он к этому делу.
— На следствии, а также на первом судебном заседании вы говорили, что убийство совершили втроем. Чем это объяснить?
— Богачев научил. Сказал, что на троих меньше дадут.
— Так. А почему вы на втором судебном заседании не изменили своих показаний?
— Боялась. Думала, за обман побольше дадут, еще и другую статью припишут.
По залу прошло оживление, но тут же стихло.
— А сейчас, значит, не боитесь?
— Теперь мне все равно. Устала. Если и расстреляют, все равно. Душа горит… Перед смертью хоть одно доброе дело сделаю, авось на том свете зачтется. Мирошниченко не виноват. Как перед богом клянусь — не виноватый он! Безвинно страдает.
— Садитесь, Белова. Подсудимый Богачёв, что вы можете рассказать суду по части предъявленного вам обвинения?
— Что я расскажу… Вот эти три толстых тома, что лежат перед вами на столе, — коренастый, крепко сбитый мужчина в щеголеватой коричневой вельветке, с пронзительными серыми глазами и залысиной на голове, величественно повел рукой в сторону судейского стола, — это не что иное, как французский роман. Бальзак… Ги де Мопассан… Одним словом, сочинение. Я никого не убивал, кто такая Кузьмина и зачем её прикончили — не знаю. Белова знает, её и спрашивайте. Может, она со своим полюбовником, вот этим Мирошниченком, её прикончила, а вы меня таскаете! Третий раз перед судом стою и третий раз говорю: я никого не убивал. Где закон, я вас спрашиваю? Где справедливость? Дело мне пришить хотите?!