Яшмолкин тотчас догадался, что речь идет о Пузырькове и, не дав семье как следует обогреться, заторопился обратно, тревожась, не слишком ли далеко зашла Качырий в отношениях с главным инженером?
Как на грех вышло так, что брат с сестрой опять разминулись, он — в Масканур, она — обратно в город.
А тут еще Марпа подлила масла в огонь.
— Как же, приезжала. Не одна, с Миклаем. Забрали его вещи и уехали. Ой, нака-ас, на свадьбу-то хоть звала, нет?
Взбешенный таким оборотом дела Микале хотел тут же бежать на автобусную остановку, поехать в город, дать сестре хорошую взбучку, чтобы не дурила.
Удержала Майра.
— Остынь, завтра съездишь. А то в горячке наломаешь дров.
Вечером Микале накатал сестре письмо. Не показав жене, не слушая её уговоров, отнес в ближайший почтовый ящик. Раз мнение брата для Качырий ничто, пусть не считает его братом. С этого дня ноги Микале не будет у сестры!
Письмо единственного, горячо любимого брата поначалу ошеломило Качырий. Первым её порывом, как и у Микале, было немедленно ехать к нему, объясниться. Еще и еще раз она пробежала половинку тетрадной страницы, исписанную крупным размашистым почерком, и рассердилась. Как он мог подумать о пей такое? Разве он не знает, что кроме него у нее нет ни одного близкого, родного человека? Так легко отречься от родной сестры… Ну и пусть! Ни к кому она на поклон не ходила, не пойдет и к брату. Мог бы приехать если так. Узнал бы, что и как, так нет же, письмо написал. Как чужой… Ну и пусть!
В понедельник, после работы, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Качырий затеяла стирку. Но письмо брата не выходило из головы, жгло душу. она вспомнила, как Николай Семенович, красный от стыда, собирал с пола свое белье, — грязное вперемешку с чистым, и злая усмешка искривила её губы. Вот возьмет и назло брату постирает белье Пузырькова. Руки у нее от этого не отвалятся…
Сегодня Качырий принесла с чердака хорошо вымерзшее, пахнущее свежестью белье, принялась гладить.
По радио передают её любимую песню «Марий Эл». Качырий усилила звук, заслушалась.
В дверь тихонько постучали.
— Войдите, — думая, что это соседка, Качырий даже не обернулась.
— Добрый вечер.
— Ты?!.
— Я. В деревне встретились с Михаилом и вот… Не помешал?
Качырий глянула на мужское белье, разостланное на столе для утюжки, и смутилась.
Бахманов невольно проследил за её взглядом и, сурово сдвинув брови, шагнул к столу.
— Это… чье? Чье барахло, спрашиваю?!
— Ни… Николая…
— Так… — Костя тяжело опустился на стул, рывком оттянул высокий ворот шерстяного свитера. — Значит, Пузырьков тут отдал якорь… Ловка-ач!