Гром грянул через неделю.
Вася категорически отказался остаться в Москве, предложил Нелли на выбор либо Крайний Север, либо Дальний Восток и никаких компромиссов. Нелли плакала, умоляла, падала в обморок, грозила разводом — Вася был неумолим. Он старался утешить Нелли, убедить ее, что не отказывается от научных изысканий и аспирантуры, но все это — потом, а сначала он должен приобрести солидную лечебную практику, в конце концов оправдать хоть средства, затраченные на его ученье, послужить людям, поработать именно там, где острая нехватка врачей. Да это же ему самому интересно — поработать самостоятельно, узнать, чему научили его в институте.
Нелли не хотела ничего слышать.
Пока она обрабатывала Васю, тетя осаждала его отца. Поначалу профессор и сам не хотел отпускать Васю из столицы, но тот каким-то образом сумел переубедить его… Старый профессор прослезился, крепко обнял сына, сказал: «Пожалуй, ты прав, Василий. Поезжай. Извини меня, старика».
— Старый заслуженный человек, профессор с мировым именем, просит прощения у своего сына, вчерашнего студента, — возмущалась тетя Нелли. — А каково коварство! Ну, скажите, зачем было обнадеживать? Разве так поступают порядочные люди? Ах, да что с них возьмешь! Вы знаете, я недавно узнала, профессор-то в молодости был… пастухом. Понимаете? Пастухом! Пас деревенских коров. Бр-р! И вот сын этого кр… кор… коровопаса — боже, какое ужасное слово! — нашу Неллочку… Нет, не могу! Я этого так не оставлю! Я заставлю его, заставлю… Нет вы только подумайте, каково коварство!
Несколько дней тетя провалялась в постели с мокрым полотенцем на голове — у нее разыгралась страшная мигрень, потом решительно заявила Нелли: «Пусть едет хоть на край света, ты останешься здесь. Не один он свет в окошке. Чем плох, скажем, Борис? Правда, ему уже тридцать пять. Но какое это имеет значение? В тридцать пять — доцент, это кое-что значит».
Нелли предпочла остаться с Васей, вернее, поехать с ним. Во-первых, он «распределился» не на Север. к белым медведям, и не на край света — Дальний Восток, а сравнительно недалеко от Москвы, всего лишь сутки езды поездом, в Марийскую республику; во-вторых, он твердо обещал: только на один год. В первый же отпуск они вернутся в Москву и останутся там.
— В Марийскую так в Марийскую, как-никак это родина Нелли, там она родилась и там, в Йошкар-Оле, живет её мать.
Но беда не приходит одна. «Тихоню» Васю и тут обошли: вместо того, чтобы оставить в столице республики, его загнали в какой-то медвежий угол — в леспромхоз. И он не возражал, похоже, сам напросился. Привез её в лесную глухомань, в деревянный барак. Вместо центрального отопления — кирпичная печь с плитой. Ни газа, ни водопровода, ни ванны. Воду носят из колодца. Парикмахерская только для мужчин, о том, чтобы сделать перманент или маникюр и думать нечего. Странно, как в таких условиях могут жить женщины, хотя бы жена начальника леспромхоза или главного инженера? А ведь живут, делают вид, что счастливы. Одеты старомодно, причесаны как попало: у одной косы, у другой мещанский пучок на затылке. Фи! Ладно, может, они ничего другого не видели, может, лес и кирпичные печи — их стихия. Но как понять Васю? Коренной москвич и вдруг согласился на поселковую больницу, где уже два года не было врача. Два года никто не хотел туда ехать, а Вася поехал. Нашел свое счастье, мотается, как угорелый, с утра до вечера.