— Вышлю я тебе денег на корову, — обещал брат. — Осенью купишь. Сейчас, в летнюю пору, хорошую корову по найти. А пока суть да дело отпусти со мной меньшенькую, пусть погостит до будущего лета, окрепнет. Ишь, какая худущая! Жена у меня не работает, своих детей нет, не обидим. А летом приедем с женой вместе, привезем. Глядишь, к тому времени хозяйство свое поднимешь да и я без помощи не оставлю.
Боязно было отрывать дочку от себя да как обидишь брата? И то — целый день Натали одна в избе, то ли пожару наделает, то ли в колодец упадет. На старшего надежда плоха — парнишка, ему бы только носиться по улице.
Вот так и рассталась с дочкой своей единственной, ласточкой сизокрылой. На корову, выходит, променяла се. Да и корову потом в Москву проездила, дочку хотела вызволить — где там, даже увидеть ни разу не довелось.
А потом — война. Худо ли, бедно ли перебедовала её. Всякое было, такое, что не приведи бог испытать снова. Одно утешало: дочка живет в тепле, в достатке, толстенькая такая на карточке, нарядная, на ножках — ботиночки.
Брат на войну не ходил, глазами он слаб, да еще, писал, в груди болезнь какую-то нашли. Так всю войну и просидел дома, подле бабы своей. А вот сыночку её, брату Нелли, не повезло. На второй год войны повестка ему пришла. Три года воевал без единой царапинки, а перед самым концом войны, надо же случиться такому, получил тяжелое ранение, долго мытарился по разным госпиталям, а напоследок привезли его в Йошкар-Олу. Чтобы быть поближе к сыну, Палаги тоже переехала в город, поступила на завод, получила угол в бараке. Не одна она покинула в те годы родную деревню, многие заколотили свои избы, а то и вовсе продали, прижились на новом месте. Прижилась и Палаги. Сперва работала подсобницей, потом выучилась на фрезеровщицу. Старалась. Не зря же ей в числе первых дали квартиру, как только завод начал строить свои дома. И печку топить не надо — батареи греют, и ведрами воду таскать — сама из крапа течет. Живи, не тужи. А тужить приходится. Одна. Сынок так и не встал на ноги — догорел, как свечка.
Когда работала на заводе, не скучала. Некогда было скучать, целый день на людях, в шумном цехе, за станком, как в большой дружной семье. Да и вечером то собрание какое, то девчонки придумают культпоход и её тянут с собой — в кино, на спектакль. Ученицы ее, как все равно что дочки. Осенью проводили на пенсию. Тут уж не хочешь, да заскучаешь. Соседи с утра до вечера на работе, ребятишки, что постарше, в шкоте, малыши в садике. Одна на весь подъезд. Правда, не забывают её «дочки», забегают вечерком или в выходной день. Да ведь видит она: не до нее им, свои у них заботы, свои дела. Сама скажет: «Идите, погуляйте, а я прилягу, отдохну — ночь-то плохо спала». Они и поверят, упорхнут, как стайка птичек. Этак почти совсем отвадила их. Какой интерес им со старухой сидеть, пусть резвятся пока молодые.