Глаза ее грозно сверкнули из-под нахмуренных бровей. Аж мороз по коже пробежал.
— Иногда я думаю, правильно ли я поступаю или я должна, как остальные, стать соучастницей, как все это поголовье, притворяться, делать вид, что играю в их игры. И знаешь что? Я всегда прихожу к одному выводу: я права, моя правда! — она перевела дыхание, помолчала, и уже почти спокойно закончила.
— Короче, хотел этот жирножопый меня задержать. Бегали мы с ним вокруг стола, как два полудурка… Серьезные такие и злые, вспомнить смешно. Я все-таки вырвалась и убежала. Андрюша, что мне теперь будет?
Она с трогательной надеждой подняла на меня огромные, страдающие глаза и так доверчиво потянулась ко мне, что у меня дыхание перехватило. «Где голы короли, опасны дети, глядят на нас с земли, а мы в ответе…» Как же мне ей помочь, такой самостоятельной и уверенной в себе, и такой беззащитной?
— Все обойдется, ‒ поспешно сказал я с бо́льшей уверенностью, чем был уверен на самом деле. Она это почувствовала, ‒ Правильно сделала, что высказала ему все прямо в глаза, пусть знает, что ты его не боишься. Не стоит огорчаться. Этот мент, лишь человекоорудие в лапах жирных котов. Сказала, и не о чем не жалей, и ничего не бойся.
‒ Тыц-пиздыц! Ты охуел или опизденел?! Или все сразу? Не боюсь я ничего, тем более их наказаний, — с досадой перебила меня Ли, — Не в том дело, ведь ты же понятия не имеешь, до чего унизителен будет весь этот фарс, это их подлейшее судопроизводство. Следователи, со всеми их нравоучениями, суд, где все будут против тебя, если б ты знал, насколько гнусны их потуги залезть к тебе в душу!
Непрошеные слезы сверкали в ее глазах. Одна из них, то ли капля дождя, сбежала по щеке. Молчанье затянулось. Мне хотелось ее утешить, я пытался найти подходящие слова, но быстро понял, что никаких слов тут найти нельзя. Я так и не решился сказать ей хоть что-то. Иногда слова, не более чем пустой звук, хоть они и правильны, но воспринимаются не на той волне. А, как ей помочь, я не знал. Ее нельзя заключить в устоявшиеся общественные рамки. Есть птицы, которые не могут жить в клетке, слишком яркое у них оперение. Ли не вписывалась в окружающее нас общество. Нелепые законы и противоречия составляли в нем суть бытия. Коммунистический режим асфальтовым катком утюжил головы людей, уничтожая личность, он делал всех одинаковыми. А ведь непохожесть, стимулирует человека к совершенству, тогда как одинаковость вызывает духовную немоту.
Она открыла сумочку, долго в ней рылась, пока не нашла измятый носовой платок, вытерла слезы и громко высморкалась. Затем отыскала губную помаду, вздохнула долгим горестным вздохом, подумала и размашисто написала ею на витрине универмага: «Вокруг — одни менты!»