— Что‑то вроде этого, — сказала она.
— Но они все равно развелись, не так ли? — спросил он.
— Да, — судорожно сглотнула она.
— Твоя мать вскоре умерла?
— Да. В доме был пожар. Я училась в университете и не могла навещать ее так часто, как раньше. Она приняла транквилизаторы — большую дозу, чем обычно, — и, видимо, не погасила сигарету. Она не слышала, как сработала пожарная сигнализация, а когда прибыла пожарная команда, было уже слишком поздно.
Долгое время после этого Эмили мучило чувство вины за то, что она не смогла спасти свою мать, и за облегчение, которое она испытала, освободившись от бремени заботы о ней.
Он тихо заговорил по‑испански, сочувствуя ее потере, и она склонила голову в знак признательности.
— Спасибо, — ответила она.
Но Алех не отвлекался от своей цели и продолжил свое предложение.
— Конечно, если ты выйдешь за меня замуж…
Она покачала головой:
— Алех, перестань. Этого не произойдет. С чего бы?
— Ну, для секса и за деньги, конечно, — тихо продолжал он. — Это главные причины, по которым женщины выходят замуж за богатых и достойных мужчин, не так ли? Мы просто более честно обо всем договоримся.
— А как же любовь? — Она заколебалась, прежде чем набраться храбрости и спросить об этом.
— А что любовь? Значение любви преувеличивают. — Он увидел, как что‑то умерло в ее глазах, и почувствовал теплый прилив удовольствия. — Даже если ее испытываешь, она недолговечна.
— Но есть и другие виды любви, — возразила она. — Из тех, что более долговечны. Например, любовь матери к своему ребенку.
Алех почувствовал, как похолодела его кожа.
— Ты считаешь, что твоя мать была таким ярким примером материнской любви, Эмили?
Она покачала головой:
— Я не настолько наивна, чтобы так думать. Но, может быть, твоя мать…
— Давай просто сменим тему, хорошо? — перебил он. — Я думал, мы говорим о нашем браке.
— Так и есть. И я уже ясно выразила свои чувства по этому поводу.
Он встал с кровати, подошел к ней и поднял ее на ноги. И, как только она оказалась в его объятиях, мгновенно возникла химия. Когда соприкоснулись их тела — его обнаженное, ее полностью одетое, — он мгновенно воспламенился от похоти.
— Может, ты все‑таки передумаешь?
— Это… нечестно, — неубедительно пробормотала она, когда он начал гладить ее шею. — А еще мы стоим прямо перед окном.
— Не беспокойся, никто не может заглянуть внутрь.
Все дальнейшие ее возражения были заглушены настойчивым и страстным поцелуем. Он издал низкий стон, исходивший из глубины его существа. Она целовалась с одержимостью, удивлявшей его. Как будто в первый раз. Как будто он был ее единственным мужчиной. Его член стал твердым как камень, и он решил больше ничего не анализировать.