– Возьму на себя смелость предположить, – сказал Дэниэл, – что ты еще пользуешься изначальной свободой и пока не нашла, за что – или за кого – стоит держаться.
Внимательные серые глаза, волшебное мерцание золотистого виски, журчание ручья, тени листьев в каштановых волосах Дэниэла, словно венец.
– Был у меня напарник, – сказала я, – на работе. Ты с ним не знаком, он это дело не расследует. Мы были как вы: родные души. О нас говорили как о близнецах или одном человеке: “Это дело Мэддокс-и-Райана, поручите Мэддокс-и-Райану…” Если бы меня спросили, я бы сказала: будем работать вместе до конца, и на пенсию выйдем в один день, чтобы никому из нас ни дня не пришлось работать с другим напарником, и подарят нам золотые часы, одни на двоих. Только я не думала тогда ни о чем подобном, просто принимала как должное. И не представляла, что может быть по-другому.
Я никогда никому об этом не рассказывала. Мы с Сэмом ни разу не говорили о Робе, с тех пор как его перевели в другой отдел, а если у меня спрашивали, как у него дела, я лучезарно улыбалась, отвечала уклончиво. Ну а мы с Дэниэлом чужие люди, противники, между нами не просто вежливая беседа, а схватка не на жизнь, а на смерть, и оба мы это сознаем, – и все-таки я ему сказала. Думаю, это был первый звоночек.
Дэниэл кивнул:
– Но это было в другой стране, к тому же девка умерла[35].
– То-то и оно, – подхватила я, – да.
В глазах у него светилось нечто большее, чем доброта или сочувствие, – понимание. Наверное, в тот миг я его любила. Если бы можно было бросить дело и остаться, то я бы осталась.
– Понимаю, – сказал Дэниэл. И протянул мне бокал.
Я было мотнула головой, но тут же передумала и взяла: ну и к черту все! Виски, прозрачный и терпкий, прожег меня до кончиков пальцев.
– Тогда ты понимаешь, что это значило для меня, – продолжал он, – знакомство с ребятами. Мир преобразился: слишком многое теперь было на кону, краски стали яркими до боли, жизнь сделалась невообразимо прекрасной и столь же невообразимо пугающей. И все так хрупко, все так легко разрушить. Наверное, точно так же бывает, когда влюбляешься или становишься отцом, – понимаешь, что можешь этого лишиться в любую минуту. Мы летели на сумасшедшей скорости навстречу дню, когда все, что нам дорого, окажется во власти жестокого мира, и каждая секунда была так хрупка и драгоценна, что сердце разрывалось.
Он потянулся к бокалу, отхлебнул.
– А потом, – он указал раскрытой ладонью в сторону дома, – подвернулось вот что.
– Как чудо, – заметила я без издевки, искренне. Представилось, как я держусь за старинные деревянные перила и они теплеют, оживают у меня под рукой.