Дэниэл кивнул.
– Представь себе, я верю в чудеса, в возможность невозможного. Разумеется, дом всегда мне казался чудом – он возник, когда мы в нем больше всего нуждались. Я сразу, как только мне позвонил дядин адвокат, понял, что это значит для нас. У остальных были сомнения, и немалые, спорили мы месяцами. Одну только Лекси – вот ведь ирония судьбы – все устраивало. Эбби убедить было труднее всех, хотя она больше всех нас мечтала о доме, а может, как раз поэтому, но в итоге и она согласилась. Думаю, если ты в чем-то твердо уверен, то в конце концов убедишь и тех, кто колеблется. А я был уверен. Как ни в чем другом.
– Потому и сделал друзей совладельцами?
Дэниэл метнул на меня острый взгляд, но, увидев в моих глазах лишь легкий интерес, отвернулся.
– Не для того, чтобы взять над ними власть, ты не думай. Ни в коем случае. Без этого не мог бы состояться мой замысел. Мне нужен был не дом сам по себе, хоть я его и люблю. Я мечтал о защищенности, для всех нас, о тихой гавани. Если бы дом принадлежал мне одному, то вот жестокая правда: я стал бы для них домовладельцем и они остались бы столь же уязвимы. Зависели бы от моих капризов, ждали бы, вдруг я решу переехать, или жениться, или продать дом. А так дом стал бы нашим, навсегда.
Дэниэл поднял руку, раздвинул плющ. В теплом закатном свете каменные стены отливали янтарно-розовым, окна пылали пожаром.
– Красивый был замысел. Даже не верилось. В день переезда мы прочистили камин, перемыли в ледяной воде всю посуду, разожгли огонь, сели у очага, пили холодное какао с комками, пытались жарить гренки – ни плита, ни водонагреватель не работали, на весь дом горели две лампочки. Джастин нацепил весь свой гардероб и ныл, что мы надышимся плесени и умрем от воспаления легких, а Раф и Лекси стали его дразнить – мол, слышали, как на чердаке крысы бегают, Эбби пригрозила, что отправит обоих туда спать, если будут плохо себя вести. Я то пережаривал гренки, то ронял в огонь, и все мы со смеху помирали, чуть не задохнулись. Никогда в жизни я не был так счастлив.
Серые глаза его смотрели спокойно, но голос звучал как набат, и у меня защемило сердце. Я давно уже чувствовала, как тяжело Дэниэлу, но теперь убедилась окончательно: несчастье с Лекси разбило ему жизнь. Он все поставил на карту ради блестящей идеи – и проиграл. Что бы там ни говорили, в глубине души я верю: в тот день, в беседке из плюща, я должна была предвидеть развитие событий и знать, как предотвратить будущую трагедию.
– Что же случилось? – тихонько спросила я.
– Сама идея изначально была ущербной, – с досадой ответил Дэниэл. – Глубоко ущербной. Она опиралась на два величайших мифа в истории: о постоянстве и о простоте человеческой природы. И то и другое в литературе прекрасно, но в жизни – чистая фантазия. История наша должна была закончиться новосельем с холодным какао: “И стали они жить-поживать”. Но имеется, увы, одно неудобство – жизнь продолжается.