Слишком тесная близость и слишком сильная любовь иногда ослепляют. Если Дэниэл не обманывает, он в очередной раз допустил ошибку, которой грешил с самого начала. Он видел друзей не такими как есть, а какими хотел их видеть, какими были бы они в идеальном мире, добром и теплом. И не замечал горькой истины, что Эбби, Раф и Джастин отдаляются друг от друга, что душевные силы у них на исходе; меж тем жестокая правда каждый день смотрела ему в лицо, дышала холодом на лестнице, пробиралась по утрам с нами в машину, грозной тенью нависала над нами за ужином – а он ее упорно не замечал. И вдобавок не знал, что у Лекси было секретное оружие и она завещала его мне. Он понимал, что мир его рушится, но среди развалин по-прежнему видел его обитателей живыми и невредимыми, пять лиц снежным декабрьским днем – безмятежные, чистые, сияющие, вне времени. Впервые за все эти дни я вспомнила, что он намного меня моложе.
– Может, ты и прав, – ответила я. – Но я должна попробовать.
Дэниэл прислонился затылком к каменной стене, вздохнул, на лице была написана бесконечная усталость.
– Да, – сказал он. – Наверное, должна.
– Выбирай, – сказала я. – Можешь рассказать, что случилось, прямо сейчас, пока я без “жучка”, и к приходу ребят меня уже здесь не будет, а если дойдет до арестов, то никаких доказательств нет, одни слова. Или я останусь здесь, и что-то наверняка попадет на запись.
Дэниэл провел рукой по лицу, с трудом выпрямился.
– Видишь ли, я прекрасно понимаю, – сказал он, глянув на забытую в руке сигарету, – что путь к нормальной жизни для нас отрезан, слишком далеко все зашло. Мало того, я понимаю, весь наш план с самого начала был сомнителен. Но у нас, как и у тебя, выбора нет – надо попробовать.
Он бросил окурок на каменные плиты, затоптал. Лицо его вновь превращалось в ледяную бесстрастную маску, как при чужих, в голосе звучала решимость закончить разговор. Он ускользал от меня. Пока продолжается беседа, у меня есть надежда, пусть даже призрачная, но если он встанет и уйдет в дом, все будет кончено.
Если бы я верила, что это сработает, то опустилась бы на колени, прямо на каменные плиты, и молила бы его остаться. Но с Дэниэлом вся надежда на логику, на холодный неумолимый рассудок.
– Вот что, – начала я, стараясь не выдать волнения, – слишком ты все усложняешь. Если что-то будет записано, всем вам четверым светит тюремный срок: одному за убийство, троим – за пособничество или даже за преступный сговор. И что тогда? Будет вам куда вернуться? Если учесть, как к вам относятся в Глэнскхи, есть ли надежда застать дом целым?