– Вот рассказываем, – ответил Раф.
– Да ну вас! – сказала я с дрожью в голосе, будто вот-вот заплачу. – Идите все! По-вашему, я полная дура? Мэкки со мной обращался как последняя скотина, но я молчала, ради вас. А вы собирались меня за идиотку держать, до конца жизни, а сами всё знали… – Я зажала ладонью рот.
Эбби отвечала вполголоса, с расстановкой:
– Ты ему ничего не сказала.
– А зря, – ответила я, все еще прижимая ладонь ко рту. – Надо было все ему выложить, что вспомнилось, а там сами разбирайтесь нахрен.
– Что еще, – спросила Эбби, – что еще ты вспомнила?
Сердце у меня чуть не выпрыгнуло. Если я сейчас ошибусь, все пропало; значит, месяц прошел зря – разрушила четыре жизни, сделала больно Сэму, рисковала своей карьерой, и все впустую. Я шла ва-банк, не представляя, хороши ли у меня карты. В тот миг я подумала о Лекси: она прожила так всю жизнь, всю жизнь играла втемную – и в итоге поплатилась.
– Дождевик, – сказала я. – Помню записку в кармане дождевика.
Неужто промахнулась? На лицах, обращенных ко мне, читалось непонимание, будто я ляпнула глупость. Я уже продумывала пути к отступлению (привиделось в коме? галлюцинация после морфина?), но тут у Джастина вырвался тихий горестный вздох: “Боже мой!”
Раньше ты не брала на прогулку сигареты, сказал Дэниэл. Я так старалась загладить промах, что лишь спустя много дней поняла: записку Неда я сожгла. Раз Лекси не брала с собой зажигалку, значит, не было и быстрого способа избавляться от записок, разве что съесть, но это уже перебор, даже для Лекси. Может, она рвала их по пути домой, а обрывки бросала вдоль живой изгороди, как Гензель и Гретель бросали крошки, или, чтобы не оставлять вообще никаких следов, прятала записки в карман, а дома спускала в унитаз или сжигала.
Она была так осторожна, так ревностно хранила свои тайны. Лишь в одном, по моим представлениям, могла она ошибиться. Лишь однажды, по дороге домой, в темноте, под проливным дождем – только в дождь это и могло случиться, – когда из-за ребенка мозги уже стали как вата, а в голове стучало бежать! бежать! – она сунула записку в карман, забыв, что дождевик общий. Ее сгубило то, против чего она восставала, – их близость, их тесно спаянные жизни.
– Ну… – Раф, выгнув бровь, потянулся за бокалом. Он старался изобразить вселенскую усталость, но ноздри свирепо раздувались. – Отлично, друг мой Джастин! То-то будет интересно!
– Что? То есть как – отлично? Она и так знает…
– Замолчи! – шикнула Эбби, побелев так, что веснушки на бледном лице проступили ярко, как брызги краски.