– За нормальными он меня не пускал, – объяснила Эбби. – Сказал, надо держаться вместе, да и по камерам на заправке узнают, во сколько я приходила, тогда весь план насмарку… Он был как генерал какой-нибудь. (Раф фыркнул.) Именно так. А нас всех трясло, карты из рук валились…
– Джастина в конце концов стошнило, – процедил Раф с сигаретой в зубах, потушив спичку. – На кухне, в раковину, весьма живописно.
– Не удержался, – сказал Джастин. – Я только об одном и думал: как ты лежишь там в темноте, совсем одна…
Он протянул руку, стиснул мне локоть. Я накрыла его ладонь своей; рука у него была худая, ледяная и страшно дрожала.
– Все мы только об этом и думали, – добавила Эбби, – но Дэниэл… Видно было, как ему тяжело: лицо осунулось, будто он потерял за вечер пять кило, и глаза страшные – огромные, черные, а сам спокойный, словно ничего не случилось. Джастин начал отмывать раковину…
– Он все еще икал, – сказал Раф, – слышно было. Из нас пятерых, Лекси, у тебя, по-моему, был самый спокойный вечер.
– Но Дэниэл ему велел: оставь так, всю хронологию испортишь.
– Как видно, – объяснил мне Раф, – главное в алиби – его простота: чем меньше нужно пропускать или придумывать, тем меньше риск ошибиться. Он повторял: “Сейчас всем нам нужно запомнить, что мы помыли посуду и сели играть в карты, а остальное забыть. Ничего не было”. Другими словами, иди сюда, Джастин, и карты в руки. А бедняга Джастин аж зеленый весь.
Насчет алиби Дэниэл был прав. Хорошо он в этом разбирался, слишком хорошо. Вспомнился тот вечер у меня дома – за окнами лиловый закат, Сэм что-то царапает в блокноте, а я составляю портрет убийцы: человек с преступным прошлым.
Сэм всех четверых пробил по базе – ничего серьезней штрафов за превышение скорости. Я понятия не имела, что за проверку проводил Фрэнк по своим хитрым секретным каналам, что он выяснил и придержал при себе, а что упустил, кто из четверых лучше всех хранил секреты.
– Он даже нож не разрешил убрать, – сказал Джастин. – Так на полу и валялся, пока мы в карты играли. Я сидел спиной к кухне и, ей-богу, чувствовал, что он там, рядом, как у Эдгара По или в якобитской драме. Раф сидел напротив меня и все время дергался и моргал, словно у него тик…
Раф скорчил недоверчивую гримасу.
– Я не дергался.
– Дергался. Ровно раз в минуту, хоть часы по тебе проверяй. Как будто увидел у меня за спиной что-то страшное, а я, глядя на тебя, боялся обернуться – вдруг там нож в воздухе парит и светится, мигает или… не знаю…
– Ох, ради бога! Тоже мне леди Макбет!
– Боже, – вырвалось у меня, – нож! Он до сих пор… то есть мы едим… – Я неопределенно махнула рукой в сторону кухни и замерла, посасывая палец. Я не притворялась, в голове пульсировала мысль, что вся еда в доме пропитана невидимой кровью Лекси.