– Нет, – поспешно ответила Эбби. – Боже сохрани. Дэниэл от него избавился. Когда мы все легли спать – точнее, разошлись по спальням…
– Спокойной ночи, Мэри Эллен, – процитировал Раф. – Спокойной ночи, Джим Боб. Сладких снов[39]. Господи…
– …он сразу спустился – я слышала его шаги на лестнице. Не знаю точно, что он там делал, но наутро часы снова шли правильно, раковина была чистейшая, пол на кухне тоже – похоже, он его отдраил весь, не только тот пятачок. Его башмаки и Джастина, те, что они во дворе бросили, тоже были чистые – не до блеска, а как обычно – и сухие, возможно, он их подержал у камина. Одежда вся выглажена, сложена, а нож исчез.
– Который из ножей? – спросила я с дрожью в голосе, прижав ко рту ладонь.
– Старый мясной, с деревянной ручкой, – мягко сказала Эбби. – Ничего, Лекс. Его больше нет.
– В доме ему не место.
– Согласна, не место. Но Дэниэл от него избавился, я уверена. Во-первых, не помню точно, сколько их было у нас, но я слышала, как хлопнула входная дверь, – это, наверное, Дэниэл его выносил.
– Куда? В саду ему тоже не место. И вообще поблизости. – Голос мой снова дрогнул.
Фрэнк, наверное, сейчас слушает и приговаривает: Гони, девочка, гони.
Эбби покачала головой:
– Не знаю точно. Дэниэл выходил на несколько минут, и вряд ли он его где-нибудь на участке спрятал, но если хочешь, давай спрошу у него. И если окажется, что нож этот где-то рядом, попрошу унести подальше.
Я дернула плечом:
– Как знаешь. А впрочем, да. Скажи ему.
Дэниэл ни за что не согласится, но формальности соблюсти надо; вот будет весело, когда он поведет к тому месту полицию, если до этого дойдет.
– Я и не слышал его шагов, – сказал Джастин. – Я был… Господи, как вспомню, так пот прошибает. Я сидел на краю кровати, при свете, раскачивался взад-вперед. Пока мы в карты играли, я мечтал скорей убраться, еще немного, и закричал бы, хотел остаться один, но одному оказалось еще хуже. В доме без конца что-то скрипело – от дождя и от ветра, наверное, – но мне, ей-богу, казалось, будто ты у себя в спальне шуршишь, готовишься ко сну. Я даже, – он сглотнул, стиснул зубы, – даже слышал, как ты напеваешь. И не что-нибудь, а “Черный бархатный бант”[40]. Слышал как наяву. Я хотел… у меня из окна видно, горит ли у тебя свет, он падает на лужайку, и я хотел выглянуть, убедиться, – нет, это совсем не то слово, ты меня поняла, – но не мог. С кровати встать не мог. Я был совершенно уверен, что если отдерну занавеску, то увижу на траве пятно света. И что тогда? Что мне делать?
Его трясло.
– Джастин, – мягко сказала Эбби, – все хорошо.