Ура! Похоже, и аппетит у Лекси как у меня!
– Да что ты, глупенький, объеденье! – сказала я. – Ко мне аппетит еще не до конца вернулся.
– Ага, понял. – Джастин потянулся через стол, положил мне добавки. – Набирайся сил.
– Ты всегда был моим фаворитом, Джастин, – отозвалась я.
Джастин густо покраснел, и, прежде чем он уткнулся в свой бокал, по лицу его пробежала тень боли – я так и не поняла, в чем дело.
– Давай без глупостей, – сказал он. – Мы по тебе скучали.
– Я тоже, – отозвалась я и хитро улыбнулась. – В основном из-за скверной больничной кормежки.
– Узнаю нашу Лекси, – заметил Раф.
Мне показалось, Джастин хочет что-то добавить, но Дэниэл подлил ему вина, Джастин заморгал, побледнел и снова взялся за вилку и нож. Наступила уютная, сосредоточенная тишина, спутник хорошего ужина. Нарушал ее то шорох, то тихий протяжный вздох. Un ange passe, сказал бы мой дедушка-француз, ангел пролетел. Где-то наверху тихо, сонно пробили часы.
Дэниэл искоса глянул на Эбби – мельком, я с трудом уловила этот взгляд. Дэниэл был в тот вечер самым молчаливым. На видео он тоже говорил мало, но сейчас его молчание было иным – тревожным, сосредоточенным; то ли видеозаписи этого не передавали, то ли это что-то новое.
– Ну что, – спросила Эбби, – как себя чувствуешь, Лекс?
Все тотчас прекратили есть.
– Ничего, – ответила я. – В ближайшие две недели тяжести поднимать нельзя.
– А боли есть? – спросил Дэниэл.
Я дернула плечом.
– Мне выдали охрененные обезболивающие, но пока обхожусь без них. И шрама почти не останется. Внутри мне всё-всё заштопали, а снаружи всего-то шесть швов.
– Дай посмотреть, – сказал Раф.
– Ради бога… – Джастин отложил вилку. Казалось, он готов выскочить из-за стола. – Что ты за садист. Не хочу на них смотреть, спасибо большое.
– За ужином я их видеть точно не хочу, – сказала Эбби. – Не обижайся.
– Никто их и не увидит, – ответила я и, прищурившись, глянула на Рафа – к такому повороту я была готова. – Меня всю неделю щупали и тыкали, и если кто-то еще покусится на мои швы – палец откушу!
Дэниэл по-прежнему всматривался в меня.
– И правильно! – подхватила Эбби.
– У тебя точно ничего не болит? – У Джастина побелели губы, как будто ему при одной мысли самому сделалось больно. – Вначале-то наверняка болело. Сильно?
– Ничего у нее не болит, – оборвала его Эбби. – Она только что сказала.
– И спросить нельзя. В полиции говорили…
– Господи, ну она же попросила!
– Что? – встрепенулась я. – Что в полиции говорили?
– Думаю, – вмешался Дэниэл мягко, но властно и, повернувшись на стуле, глянул на Джастина, – пора сменить тему.