Визиты Колыванова в детский дом начались уже после отселения Сучки в отдельную комнату, поэтому об издевательствах детей над нею он так и не узнал — к счастью для издевавшихся, пожалуй. Посещения его начинались обыкновенно с долгого расспроса директора приюта о том, что да как и насколько виден прогресс в социализации и адаптации ребёнка. Затем он находил её саму там, где она в тот момент находилась, приближался, хмуро оглядывая окружающее пространство, подсаживался и буркал:
— Ну, чего ты тут?
Она поначалу ужасно пугалась его огромной фигуры и свирепого вида, бледнела и молчала, становилась ни жива ни мертва и вздрагивала при каждом его движении. Постепенно, однако, привыкла и оттаяла к нему, то ли под влиянием его нехитрых подарков (конфет, фруктов и прочего), то ли просто почувствовала в нём доброту и самую искреннюю, чистую заботу. Затем начала отвечать на его вопросы, а после и привязалась всем своим детским сердцем, даже полюбила этого сильного, могучего, но в чём-то очень наивного человека. Они оба были ранены навечно в самое сердце, неизлечимо ранены, и это их сближало, безотчётно для обоих.
Беседы их обыкновенно протекали по такой схеме:
— Ну, чего ты тут?
— Сижу вот.
— А что делаешь? Просто сидишь, что ли?
— Да вот игралась же.
— Ты не голодная? Кормят тут хорошо у вас?
— Сытая. Вот давеча давали то-то и то-то.
Как ребёнок, долго живший в голоде, она любила подолгу перечислять, что кушала и как досыта кушала, ибо часто открывала для себя всё новые и новые кушанья, незнакомые ранее.
— Ну ладно. Съешь ещё и вот это. Принёс я тут тебе.
Он доставал и отдавал ей подарок — всегда съестное, ибо понимал, насколько это для неё важно. Часто забыв поблагодарить, она тотчас принималась есть, украдкой оглядываясь по сторонам в опасении увидеть воспитателя, который может сделать замечание, что ест она недостаточно культурно.
— А не обижают тебя тут?
— Не-а. — отвечала она с набитым ртом.
— Смотри мне. Ты скажи, в случае чего. Я им тут быстро рога обломаю!
— Хорошо.
— А чему научилась? Ну-ка расскажи.
И она принималась рассказывать — чем далее, тем более доверчиво и многословно. И про разные интересные шампуни и мочалки, и про зубные щётки, и про счёт до десяти, и про буквы. Он слушал, кивал и под конец бурчал:
— Ох, и долго они с тобой телятся!
Затем, посидев и помолчав некоторое время, спрашивал:
— Ну, что в следующий раз принести? Хочешь чего-нибудь?
Она ждала этот вопрос и отвечала всегда одинаково:
— Принеси мне какую фруктину или конфетину — сам выбери.
Несмотря на все усилия педагогов и воспитателей, у неё сохранялся ещё отрывистый, как бы лающий выговор и оригинальное, только ей свойственное произношение некоторых слов.