— Ладно. Ну, пошёл я. А ты давай учись хорошенько!
— Ладно. Пока.
— Пока.
Бывали, конечно, и вариации в этих беседах. Например, однажды он вдруг спросил:
— А мамку свою ты давно видела?
Сучка очень удивилась, подняла брови и посмотрела на него округлившимися глазами:
— Давно. А чего?
— Не появлялась она тут? Не искала тебя?
— Нет. Забор же тут у нас! А чего?
— Да ничего, так просто. — пробормотал он хмуро и покосился на двухметровую железную ограду, окружавшую двор детского дома по периметру.
Странно, но в его взгляде при этом мелькнула неудовлетворённость, недоверие к этой ограде и почти насмешка над нею. Однако объяснять причину своего вопроса он не стал и перевёл разговор на другое.
В другой раз он ошарашил Сучку ещё более.
— А вообще нравится тебе тут? — спросил он, внезапно наклонившись и заглянув ей прямо в глаза.
Она пожала плечами и беспечно кивнула. Однако Колыванов не отводил глаз, внимательно смотрел девочке в лицо, молчал какое-то время, словно не решаясь сказать, — и вдруг выпалил:
— А ты хотела бы жить с другой мамой?
Этот вопрос настолько поразил Сучку, что она, кажется, совершенно не обняла смысл его и, открыв рот, одеревенело уставилась на вопрошателя. Озадаченный, Колыванов отклонился и тоже оставил эту тему без прояснения — до времени.
Как бы там ни было, но его посещения, всегда приятные и заботливые для ребёнка, разительно отличались от посещений Замалеи.
Электрик приходил гораздо реже прокурора, всего общим счётом три раза, и посещения его начались примерно в тот период времени, когда Колыванов задал свой неожиданный вопрос о том, не видела ли Сучка недавно свою мать. Произошло это спустя почти полгода после суда и переселения девочки в детский приют, в мае месяце.
Однажды она играла во дворе приюта, по обыкновению, обособленно от других детей. Детская площадка, с установленными на ней горками, лестницами, качелями и прочими атрибутами для развлечений, была занята группкой детей разного возраста и пола, среди которых находилась и Сучкина неприятельница Ира, пользовавшаяся немалым авторитетом в детском сообществе. Посему для Сучки не было места на площадке, и, появись она там, немедленно установилось бы неприятное, отторгающее и изгоняющее её молчание, которое она уже умела чувствовать. Многие стоявшие во дворе лавочки также были заняты, и свободною оставалась лишь одна, в дальнем углу под раскидистою ивой. Именно там и расположилась в тот день Сучка, причём добралась она до скамейки не на четырёх культях, как раньше, а на двух.
Дело в том, что передвижение на четырёх конечностях-обрубках, долго остававшееся единственно возможным для ребёнка-инвалида, всё более заботило руководство приюта и различных проверяющих комиссий. Журналисты, со времён суда не оставлявшие Сучку без внимания, также спохватились и обратили внимание общественности на эту проблему. Учредилась подписка на сбор средств, деньги быстро собрали, и необходимый аппарат для хождения был доставлен в приют. Это были так называемые ходунки с колёсами, давшие возможность ребёнку выпрямиться во весь рост, опереться на их раму и, толкая её перед собой, таким образом двигаться вперёд. Сучка потратила не одну неделю на освоение ходунков, поначалу не раз падала, но наконец всё же научилась управлять нехитрым устройством, двигаясь через пару месяцев с его помощью уже даже не без некоторой лихости.